Капли воды
Шрифт:
— В понедельник и четверг, по вечерам? — спросил я.
— Вы что, следили за нами? — она казалась удивленной.
Через шесть недель она сдержанно поведала мне о свадьбе, о которой Ларри, судя по всему, должен был вот-вот заговорить. Еще через неделю был выпускной. Я направлялся к Ларри за вторничными коктейлями, когда увидел ее. Она сидела в своем желтом кабриолете на другой стороне улицы. По тому, как она сгорбилась на сиденье, непримиримая и в то же время полностью побежденная, я понял, что случилось. Я решил оставить ее в покое, в первую очередь потому, что уже устал от повторения этой истории. Но она заметила меня и засигналила так, что волосы встали дыбом.
— А, Элен, привет. Урок окончен?
— Давайте, посмейтесь еще.
— Я и не смеюсь. С чего бы мне смеяться?
— Вы все знали, — сказала она с горечью. — Мужчины! Вы знали про других, верно? Что случилось с другими и что случится со мной?
— Я отлично знал, что многие ученицы привязываются к Ларри.
— И отвязываются. Но вот вам девочка, которая не отвяжется.
— Элен, он жутко занятой человек.
— Он сказал, что его карьера — ревнивая любовница, — сказала она хрипло. — Кто же в таком случае я?
Замечание Ларри и вправду давало поводы к толкованиям.
— Ладно, Элен, я думаю, что вам еще повезло. Вы заслуживаете кого-то, кто ближе вам по возрасту.
— Это гадко. Я заслуживаю его.
— Даже если вы достаточно глупы, чтобы желать его, вы все равно его не получите. Его жизнь так закоснела в привычках, что жена туда не поместится. Проще заставить оркестр Метрополитен-оперы озвучивать рекламный ролик.
— Я еще вернусь, — мрачно сказала она и нажала стартер.
Когда я вошел, Ларри стоял ко мне спиной. Он смешивал напитки.
— Слезы? — спросил он.
— Ни капли.
— Хорошо, — сказал Ларри. Не уверен, что он и вправду так думал.
— Я всегда паршиво себя чувствую, когда они плачут, — он всплеснул руками. — Но что поделаешь. Моя карьера — ревнивая любовница.
— Знаю. Она мне сказала. Беатрис сказала. Дженис сказала. Эдит сказала, — этот список его, кажется, повеселил. — Кстати, Элен еще сказала, что не отвяжется.
— Правда? Как неблагоразумно. Ну, это мы еще посмотрим.
Когда солнце над Элен еще светило что есть мочи, когда она еще была уверена, что через несколько недель привезет в Буффало сертифицированную нью-йоркскую знаменитость, я как-то в отцовской манере сводил ее пообедать в свой любимый ресторан. Ресторан ей, похоже, понравился, и я встречал ее там время от времени после их разрыва с Ларри.
Обычно ее сопровождали мужчины из той категории, которая — как мы с Ларри твердили — подходит ей больше всего: кто-то ближе по возрасту. Еще они приближались к ней в ее дружелюбной бессодержательности, из-за чего за столом часами раздавались вздохи, повисали долгие паузы и возникала та туманная атмосфера, которую часто путают с любовью. Я, впрочем, уверен, что они просто находились в том жалком состоянии, когда в голову не приходит, что бы еще сказать. С Ларри такой проблемы не было.
Представлялось очевидным, что говорить должен он, а если он замолкал — это была эффектная пауза, прекрасная, запоминающаяся и не прерываемая собеседницей. Когда ее спутники начинали волноваться об оплате счета, Элен, всегда понимавшая, с кем имеет дело, намекала нетерпеливыми жестами и презрительным взглядом, что подобная суета ей не привычна. И, конечно, так оно и было.
Когда мы оказывались в ресторане одновременно, она игнорировала мои приветственные кивки, и хотя меня это совершенно не волновало, я перестал с ней здороваться. Она, вероятно, считала, что я участвую в заговоре и каким-то образом вовлечен в схему Ларри, стремящегося унизить ее.
Через некоторое время она отказалась от молодых людей близкого возраста и стала сама платить за свой обед. Наконец, по странному совпадению, поразившему нас обоих, она оказалась за соседним со мной столиком и покашляла.
Читать газету я больше не мог.
— Надо же, какая встреча! — сказал я.
— Ну а вы как поживаете? — холодно поинтересовалась она. — Все смеетесь?
— О, да, просто постоянно. Садизм, знаете ли, входит в моду. В Нью-Джерси его уже легализовали, Индиана и Вайоминг — на подходе.
— Тихая вода глубока, — загадочно сказала она.
— Это про меня?
— Нет, про меня.
— Понятно, — сказал я растерянно. — Вы к тому, что вы не так просты, как кажется на первый взгляд? Согласен.
Трудно было не согласиться — просто удивительно, насколько Элен была невыразительна на первый взгляд — разумеется, в интеллектуальном смысле.
— На взгляд Ларри, — сказала она.
— Ну хватит, Элен, вы же уже успокоились. Он — тщеславный эгоист и перетягивает ремень, чтобы спрятать живот.
Она подняла руки:
— Все, все. Расскажите лучше про открытки и автомобильный гудок. Он о них рассказывал?
— Открытки? Гудок? — я покачал головой. — Он ни слова про них не говорил.
— Еще бы, — сказала она. — Прекрасно, отлично. Просто отл.
— Простите, — сказал я, вставая. — Я озд и у меня неотл встр.
— Что-что?
— Я сказал, что вы меня озадачили, Элен. Я попытался бы вас понять, но у меня нет времени. Неотложная встреча. Удачи, дорогая моя.
Встреча у меня была с дантистом, и когда ужас был позади, я решил найти Ларри и расспросить про открытки, раз вечер все равно был испорчен. Был вторник, четыре часа пополудни, так что Ларри, естественно, был в парикмахерской. Я направился туда и уселся рядом с ним. Лицо его было покрыто пеной, но это точно был Ларри. Уже много лет никто другой не сидел в этом кресле по вторникам в четыре часа.
— Ровняйте, — сказал я парикмахеру и обратился к Ларри:
— Элен Спаркс считает, тебе следует знать, что тихая вода глубока.
— Хм, — сказал Ларри сквозь пену. — Кто такая Элен Спаркс?
— Твоя бывшая ученица. Помнишь? — Ларри постоянно использовал этот трюк с забыванием, и, сколько я мог судить, вполне искренне. — Ты ей выдал диплом два месяца назад.
— Трудно помнить всех своих выпускниц, — сказал он. — Эта та крошка из Буффало? Оптовая бакалея? Вспомнил. А теперь шампунь, — обратился он к парикмахеру.