Капля воды - крупица золота
Шрифт:
— Пока не знаю. Но скоро выясню и извещу тебя. Уже подберу местечко погорячей…
— Нам и тут не довелось прохлаждаться.
— Вижу. В общем, жди указаний. Ну, а нам пора в путь-дорогу.
Все поднялись. Иван Филиппович, размякший то ли от еды, то ли от разговора с «начальством» на равных и дружелюбного тона Бабалы, радушно предложил:
— А то задержались бы на денек, товарищ начальник. Уж я бы сварганил для вас угощение познатней, чем этот рыжий телок…
— Спасибо, Иван Филиппович. Вы лучше проройте лишний метр канала — это доставит мне удовольствие куда большее, чем самая роскошная еда!
— Ха, метр!.. Прикажите — я сто пророю!
— Эк хватил! — осклабился Нуры. — Ты еще скажи, что докопаешься до центра Земли!
Иван Филиппович вздохнул:
— Эх, братец, мне бы твой язык, так я достал бы им и до Америки!.. Или и без канала перелил бы воду Амударьи на целинные земли.
Все рассмеялись.
И когда Нуры уже тронул свой «газик» с места, позади долго еще слышался смех экскаваторщиков.
Глава восьмая
«КУДА МЫ ПРИЕХАЛИ?»
Когда-то станция была по сути небольшим разъездом, мимо которого большинство поездов мелькало не останавливаясь.
Потом разъезд превратился в солидный- железнодорожный узел, с разветвленными путями; Вместо одного невзрачного путевого домика на юго-востоке от станции появился целый поселок из одноэтажных домов. К ним все время прибавлялись новые, поселок разрастался, на возникающих улицах жители высаживали деревья.
Правда, присматривать за деревьями было некому, к тому же их корням не хватало- воды, деревья чахли, высыхали, иные были сломаны или покорежены…
Никто не следил и за дорогами. Колеса тяжело нагруженных машин оставляли в мягкой почве глубокие колеи, они перекрещивались, наползали одна на другую, люди передвигались тут с трудом, как по свежевспаханному полю.
Обидно было видеть- все это в Рахмете, центре одного из важнейших участков трассы Большого канала;
Станция служила как бы перевалочным пунктом между Рахметом и всей республикой. Во все стороны, даже на юг, к зыбучим пескам, тянулись отсюда провода электропередач.
На станцию то и дело прибывали товарные составы с оборудованием, механизмами, предназначенными для нужд строительства. Это был нескончаемый поток металла, воплощенного в совершенные формы. Разгрузка, однако, производилась тоже беспорядочно. Казалось, что у столь ценного груза нет хозяина. Доставленная техника была разбросана по всей территории Рахмета, у иных машин не хватало колес, одни стояли, уродливо скособочась, а другие и вовсе лежали брюхом на земле, как мертвые черепахи. Неподвижные стрелы выгруженных, но все еще не отправленных на участок экскаваторов походили на руки, в отчаянной мольбе воздетые к небесам. У некоторых успели оборваться тросы, концы их ершисто лохматились, наподобие бахромы ковровых торбочек, в которых держат ложки. Часть механизмов ржавела на воздухе, часть была засыпана песком…
Строительные материалы — небрежно свалены в кучи.
Бабалы хмуро бродил по этой выставке бесхозяйственности. С болью разглядывал он беспризорные машины, механизмы, покусывал губы, ожесточенно тер ладонью то щеку, то подбородок.
Настроение его отражалось и на Нуры, который следовал за ним как тень. Он переживал за своего «начальника» и пытался разговорить его, но и шутки, и вопросы шофера шли мимо ушей Бабалы, как пули, пущенные «за молоком».
Невеселые мысли одолевали новоиспеченного начальника участка Рахмет. Он за голову готов был схватиться: «Куда я попал?! Ведь должны же здесь быть люди с участка? Кто-то же отвечает за выгрузку строительной техники? Кто-то обязан следить за ней, отправлять, куда надо, расставлять по местам? Безобразие, форменное безобразие!»
Людей на выгрузке, переправке, расстановке техники трудилось немало. Но, как и везде на стройке, публика тут собралась разношерстная. Мухаммед верно говорил: одни за длинным рублем погнались, других направили сюда, чтобы только самим от них избавиться, по принципу: прими, боже, что нам негоже. Были тут и записные летуны, и дебоширы, и любители легкой, вольготной жизни, полагавшие, что стройка — это не завод с его жесткой дисциплиной, тут все сойдет с рук…
Опытный взгляд Бабалы отмечал среди общей пестрой массы истинных тружеников, делавших свое дело увлеченно и добросовестно. Видно было, что приехали одни сюда, задавшись святой целью: напоить водой землю Туркмении!.. Это были подлинные романтики, но выглядели они буднично, одежду их покрывала пыль, грязь, они ничем не отличались от других строителей. Впрочем, как раз те, кто работал спустя рукава, выделялись на общем фоне: и ухарской своей безалаберностью, и шумом, который они поднимали. Они бесцеремонно сбрасывали с грузовиков на землю не только бревна и доски, но и ящики со стеклом, и судя по раздававшемуся грохоту и звону, вряд ли оно оставалось целым. Шалопаев, оказавшихся здесь явно по недоразумению, это мало смущало. Слышались смех, гогот, грязная площадная брань.
«Ладно, с этим я потом разберусь, — думал Бабалы. — Настоящих-то людей на участке наверняка больше, многие только не сумели еще включиться в нормальный производственный процесс. С лоботрясами придется повозиться, что ж, хороших строителей доводилось лепить и не из такого материала!.. А отпетых проходимцев — выгоню. Если уж, конечно, никакой надежды не останется и их вывести на верный путь. Людьми заботливый хозяин не бросается…»
Но ведь на участке, кроме рабочих, было и руководство, люди с широким кругом и полномочий, и обязанностей. Как же они могли допустить такую бесхозяйственность?.. Куда они-то смотрят? Их халатное бездействие больше всего и возмущало Бабалы В жизни ему не раз доводилось сталкиваться со всякими неполадками на стройках, но такого вопиющего беспорядка он еще не видел.
На минуту у него даже мелькнула мысль: а не махнуть ли на все рукой, не податься ли обратно в Ашхабад и наотрез отказаться там от возложенной на него должности?.. С таким непорядком и опытному-то руководителю нелегко справиться, а он в этом качестве выступает впервые.
Но тут же он резко укорил себя за минутную слабость. Он мог и имел полное право сопротивляться назначению на пост начальника участка. Однако идти на попятную теперь, когда он принял должность, — это уж последнее дело. Это значило бы, что он дезертировал с поля боя. На такое Бабалы Артык не был способен. Он сам посчитал бы себя недостойным высокого звания коммуниста, если бы сбежал от трудностей. А еще он словно чувствовал на себе требовательный взор отца: «Помни, чей ты сын, не позорь мою честь!»
Нет, он и шагу назад не сделает, грудью встретит любые трудности; и девизом его будет: бороться и побеждать!..
Прежде всего надо поправить положение с выгрузкой и хранением бесценной техники. Он никому не позволит наплевательски относиться к народному добру!.. Никогда не мирился он с бесхозяйственностью, она для него — как нож острый, и не поздоровится от него тем, кто устроил на участке свалку из механизмов и строительных материалов! Ведь это государственное достояние, и тот, по чьей вине оно приходит в негодность, — вор!..