Капризы женской любви
Шрифт:
– А ты про курочку-рябу знаешь? – строго поинтересовалась Машенька.
Надевая на нее платьице, я кивнула.
– А у курочки вымя есть? – Машенька с любопытством заглянула мне в глаза.
– Вымя есть у коровки, – сообщила я ей.
– А как же курочка деток кормит? – Загоняя в тупик, Машенька уставилась на меня.
– Ну вот. – Вынув девочку из кроватки, я взяла ее за руку.
– Теперь кушать, – потребовала Машенька и потащила меня в кухню.
В просторном помещении метров сорок, не меньше – посредине за прилавком,
– Неумеха ты, что ли? Посмотри, как ребенка одела?
Я повернулась к малышке и не обнаружила никаких изъянов в одежде.
– Колготки шерстяные надо было в шкафу взять.
Как в бумажных на холоде гулять с ней будешь?
– Да я не собираюсь с ней гулять.
Мой тон тетке в колпаке не понравился.
– Пойдешь как миленькая, – командирским голосом проговорила она. – Только вот Вовку из школы дождешься, и вместе пойдете. А теперь корми ребенка. – Повариха протянула мне белую пластиковую мисочку с кашей и показала на высокий стульчик, за который следовало посадить малышку.
– Не буду, – сразу же заявила Машенька и снова заревела.
В кухне появилась жена отца, Юля, и, взяв из шкафчика протертый до блеска стакан, налила в него что-то алкогольное из цветной бутылки:
– Ну как, все о’кей? – Почувствовав неладное, она перевела взгляд с поварихи на меня.
Повариха кивнула:
– Все в порядке, хозяйка, не беспокойтесь, разберемся. Занимайтесь своим делом.
Тут я не выдержала и вступила в разговор:
– А Виктор Максимович скоро придет? Я с ним повидаться хотела. Мне...
– Скоро-скоро. Ты ее вещи все нашла? – перебила меня Юля. И тут же, не дождавшись ответа, исчезла со стаканом в руках.
– Детей поразвели, а заниматься некому, – кряхтя, сообщила повариха, помешивая что-то в большой блестящей кастрюле.
– Я ведь тоже... – Мне хотелось поделиться с ней, рассказать, что я тоже не чужой человек в этой семье.
Но та, не дослушав, сказала:
– Ты тощая, кости светятся. Специально не ешь? Сейчас моду взяли... – подбрасывая на сковородке сочный кусок мяса, ворчала она.
– Ну что вы! – чувствуя аппетитные запахи, запротестовала я. – Это я в маму такая. Мама у меня не полная.
– Хозяин худеньких любит, видала? – Она намекала на жену отца. – Да ты садись, не стесняйся. – Повариха положила на тарелку вкусно пахнущее мясо и поставила передо мной на прилавок.
– А у них сколько детей? – поинтересовалась я и принялась за еду.
– Хватает, – махнула она рукой, и в этот момент в кухню со свистом влетел ранец.
Сделав пируэт в воздухе, он плюхнулся на стол, задев тарелку Машеньки. Тарелка, перевернувшись, поскакала по прилавку, но не разбилась, только каша пролилась на платьице девочки. Вместо того чтобы рассердиться, Машенька
– Вовик пришел! – закричала малышка и стала бить ложечкой по столу.
– Привет, – крикнул на ходу Вовик и оценивающе посмотрел на меня. – В компьютерные игры умеешь?
– Смотря в какие.
– Научу, – пообещал Вовик и мимоходом надел тарелку Машеньке на голову. Остатки каши потекли по лицу ребенка.
– Ты что рот разинула? – рассердилась повариха. – Займись им.
– Да я не...
В этот момент девочка сползла на пол со стула и, подвернув ножку, заревела.
– Хочу гулять, хочу на улицу...
– Подожди-подожди, вот еще Таня придет, все вместе пойдете.
– А Таня – это еще...
– Танька – это моя сестра. Только сводная, – серьезно сообщил Вовик. – Мама у меня Юля, а отец...
– Виктор Максимович, – подсказала я.
– Не-е, у меня совсем другой папка. Он нас с мамой Юлей давно бросил, когда я еще не родился.
– Да он вообще подкидыш. – На пороге появилась начесанная девица с фиолетовыми волосами и пирсингом в ноздре. Ей было лет тринадцать.
– Дура, подкидыш – это когда ни матери, ни отца, а мама Юля меня очень любит.
– Твоя мама Юля любит только себя.
– Хай, а ты кто? – на скаку она дотронулась до воротничка моей новой блузки, ловко вытянув лейбл. – Где брала? О, фирма! Сейл?
Хорошо, что я надела действительно фирменную. Мама предупредила, что, коль к отцу собираюсь, никакой дешевки. Пусть не думает, что мы плохо живем. А Таня уже сняла с моего уха клипсу и, примеряя перед блестящей никелированной микроволновкой вместо зеркала, затараторила:
– Одна девчонка из нашего класса поясок от Ив Сен-Лорана тоже по сейлу за двести баксов отхватила. – И тут же без перехода предложила: – Махнемся на мои, не глядя?
– Ты о чем?
– У тебя бижутерия в ушах, а у меня белое золото с бриллиантиками. Вот еще брелок миленький, не правда ли? – На поясе у нее болтался увесистый якорек с сапфиром. – У мачехи на минуточку одолжила. Якорь, если она обнаружит, вернуть придется, а вот сережки – фига. Я к ним привыкла. Идут? – Таня крутилась в одной клипсе и в одной бриллиантовой сережке.
– Как же на чужое махаться? – возразила я.
– Тут нет ничего чужого, все папочкино, значит, наше, – твердо заявила девица. – А ты вообще чем занимаешься?
– Я в педагогическом институте учусь.
– А-а, – разочарованно протянула она. – Я в топ-модели пойду.
– Да? – Не желая обижать коренастую, коротконогую Таню, я все же выдала себя тоном.
– Вот рост доберу до ста семидесяти... хотя бы, – поняла она.
– Как это?
– Я гормоны для роста глотаю. – Таня вынула из рюкзака пачку таблеток.
– Тьфу ты! – услышав наш разговор, плюнула в сердцах повариха. – От них ведь усы вырастут!
– У таких, как ты, даже хвост может вырасти, – пренебрежительно заявила девушка.