Капсула
Шрифт:
Ладно к делу! Красновский уже в капсуле. Странный малый, чем-то однако Лиде неприятный. В Москве зима, она сегодня туда вернется и ее будет ждать снег, раскатанный лед автобусных остановок, в метро уборщицы широкими щетками везут темную грязную жижу к стокам. Ладно, не стоит сейчас про метро … подумаем о Красновском. Он метро вообще никогда не пользуется. Сейчас товарищ 'главный специалист' телеканала 'Дождь' на даче, старая, как ни странно довольно запущенная дача, купленная в девяностых, когда Стасик еще только начал работать. Он живет один, но на даче есть экономка, она подала Стасу завтрак, плотный, Стасик очень любит поесть. Сейчас он совершает традиционный моцион на лыжах: хороший круг, километров в десять, по лесу от Кратово, через Отдых до самой платформы '42-й километр'. Когда Белковский выбирал дачу его то привлекали новые дома с евроремонтом, то старые дачи академиков со своей особой историей. Милый Стасик, отнюдь не аскет, а падкий на понтовый комфорт, все-таки выбрал бывшую дачу нейропсихолога Лурье, которую тот купил еще в 40-ых у каких-то знатных репрессированных. Стас дал себе труд изучить историю дома и при случае любил рассказывать
Красновский уже на лыжне, в лесу хорошо, никого нет, день-то будний … пыхтит, ход его давно замедлился, а платформа 42-ой километр, до которой он обычно доезжал и разворачивался к дому, все не показывается. Стас начинает недоумевать, он устал, ему уже кажется, что он почему-то потерялся, отклонился от привычной дорожки. Что ж удивляться, этой зимой он в первый раз устроил себе лыжную прогулку, в лесу все немного по-другому, чем прошлой зимой. Еще минут десять, и Стас начнет беспокоиться. Знал бы он, что вовсе уже не 'там', т.е. и 'там' тоже, но не только. Незаметно для себя он перешел черту и попал … в капсулу. Ох, уж это понятие 'капсулы' или 'шлюза', 'портала', для образованных 'гейта' … людям надо было много времени, чтобы принять, что они в несколько другом мире. По опыту Лида знала, что вся первая часть беседы уходит именно на это осознание. Одни принимали новое понятие, другие продолжали паниковать.
Лида вышла из дому, прошла по залитой солнцем лужайке и постепенно начала ощущать, как холодеет вокруг нее воздух, ее белый легкий сарафан сменился на теплый лыжный костюм: стеганные красные штаны и синяя куртка. Лида на лыжах, в одно легкое касание палок она скользит по накатанной широкой лыжне. Хорошо, щеки пощипывает легкий мороз, Лида себя не видит, но знает, что у нее раскраснелось лицо, глаза блестят, ветер есть, но он не обжигает, просто приятно холодит разгоряченный лоб, с надвинутой на него вязаной шапкой. Интересно, что она больше любит? Лето или зиму? Большинство сказали бы, что лето, а вот она не уверена: зима в подмосковье замечательна! Особенно за городом, в тихом сосновом лесу. Вдалеке она уже различает грузную невысокую фигуру Белковского. У нее еще есть минут пять-семь. Интервью она начнет ровно в 11:30. Время есть. А у Стасика наверняка уже неважное настроение, он встревожен и утомлен, начинает себя ругать, что вообще поперся на лыжах.
И у нее когда-то возникло похожее чувство. Можно ли клиентам полностью избежать этого чувства тревоги и неуверенности от потери контроля над ситуацией? Похоже, что нельзя. Наверное, так специально сделано: переход в капсулу должен сопровождаться неуверенностью. 'Коридор' для этого и служит, создавая эффект пугающей непонятности. Испугавшийся человек тогда рассматривает ее появление как добрый знак, она им поможет и доверие начинает устанавливаться. Так надо. Клиенты уже давно были для Лиды 'работой', но иногда, когда ей вспоминался собственный 'переход', она им сочувствовала. Сегодня как раз был такой день. Бедный Красновский. И бедная она … Лида увидела себя в большой библиотеке, 'Иностранке', как ее все называли.
Это было ровно 5 лет назад, 22 марта 2010 года. Лида уже давно была преподавателем московского пединститута, преподавала французскую литературу, довольно скромный вводный курс, ничего особенного. Чтобы преподавать французскую литературу как следует, надо было работать в МГУ на романо-германском отделении филфака. Как Лида честно сама про себя думала, для этого она мордой не вышла. Сама она когда-то заканчивала ИнЯз, в школе проработала совсем недолго. В тогдашний МГПИ им. Ленина ее поначалу взяли почасовиком, и то Лида считала, что ей невероятно повезло. Мамина старая подруга пристроила ее по блату. Потом Лида всячески обхаживала профессора Рабиновича, тогда любой курс литературы преподавался по его учебнику, совершенно впрочем 'марксистско-ленинскому': поэты Коммуны, писатели-коммунисты, писатели-демократы, и совершенно забронзовевшие классики. В учебнике все почему-то начиналось с 19 века. Остальной литературы как бы не существовало. И вот Рабинович доверил ей преподавать его, еще не изданный учебником, курс 17-18 веков и еще она вела семинары по 19-20 веку. Замечательное было время! Лида и представить себе не могла, что работа может быть такой интересной.
В тот мартовский день, только что началась неделя каникул и она воспользовалась передышкой, чтобы отправиться в библиотеку искать материал по Сирано де Бержераку. Вернее, дело было не в самом Сирано, а в 'новом романтизме', представленным Эдмоном Ростаном в пьесе Сирано де Бержерак. Ростановский Сирано представлялся читателям и зрителям бедным длинноносым воином-поэтом, победителем дуэлей и автором любовных стихов, обращенных к даме сердца Роксане. Лиде было прекрасно известно, что настоящий Бержерак вовсе не был никаким таким героем, а был наоборот весьма противным, злым и закомплексованным парнем, покинувшим в трудную минуту собственного отца, и уже конечно никогда не бывший любовником пресловутой Роксаны, своей двоюродной сестры, на много лет его старше и откровенно уродливой. Цель Лиды было доказать, что в этом красивом приукрашивании действительности 'новый романтизм' бель-эрок как раз и состоял.
Был понедельник и Лида особенно не торопилась, библиотека закрывалась в девять. Подошла к каталогу, долго там рылась, выдвигая различные ящички и злясь, что основной фонд еще так слабо оцифрован. Карточки … карточки, какой-то прошлый век. Карточки из каталога было вытаскивать нельзя. На специальном бланке следовало выписать библиотечный номер и подойти со своими запросами к стойке библиографа. Лида работала в специальном зале, где никто к самим фондам до допускался. Ты ждал и твои книги тебе вывозили на тележке с кипами других 'запросов'. Ждать пришлось долго, минут сорок, не меньше, потом Лида, уже немного раздраженная, уселась за длинный стол и начала работать: перелистывала, клала маленькие закладки, что-то выписывала. 'А где же … эта-то книжка? Не принесли?' – Лида решительно отправилась к стойке.
– Простите, я еще один запрос сделала …
– Какой запрос? Где ваш бланк?
– Ну что вы меня сейчас про бланк спрашиваете? Я все бланки вам отдала. Одной книги не хватает, я только сейчас заметила.
– Ну, ладно, не надо нервничать. Сходите к каталогу и еще раз выпишите этот номер. Вам принесут.
– Да, я сейчас снова отдам вам мой запрос, а потом еще сорок минут буду ждать.
– Ну, вы же все равно работаете. Пользуйтесь пока другими источниками, а вам книгу поднесут.
– Я не могу продолжать работу без этой книги. Она мне сейчас нужна! – Лидин голос сделался нервным, она раздражалась, хотя и понимала, что трамвайный скандал в библиотеке затевать нельзя. Надо взять себя в руки.
– Ну, не беспокойтесь вы так. Принесите мне номер и посмотрим, что можно сделать. Извините, что так вышло.
Библиотекарша извинялась, и Лиде нечем было крыть. Когда она принесла к стойке бланк с номером, обе уже были вполне друг с другом любезны. 'А давайте сделаем так, чтобы вам не нужно было ничего ждать. Пойдемте со мной в хранилище, найдем вашу книгу и вы начнете работать. Проверите заодно, так ли вам необходима эта книга. Пойдемте быстренько, пока никого нет … Варвара Петровна, я выйду на минуту, побудьте тут за меня. Варвара Петровна … ' 'Идите, идите, я постою' – ответила милая седая старушка, наверное из тех, кто еще работал на Петровских линиях. Лида помнила, что немного удивилась чужой любезности. Зачем вообще тетка приглашала ее в хранилище, могла бы и сама сходить. 'Наверное, ей неудобно, что я снова буду ждать'. Они быстрым деловым шагом пошли вглубь зала, открыли дверь с табличкой 'посторонним вход воспрещен', завернули за угол и библиотекарша вызвала лифт, который стал быстро проваливаться в глубину здания. 'Ага, хранилища у них в подвалах … ну, правильно, так и должно быть' – успела подумать Лида. Потом они вышли в узкий коридор, откуда открывались двухстворчатые двери в большие темноватые залы, с первого взгляда казавшиеся совершенно пустыми. На дверях висели таблички с индексами и номерами. 'Тут наш научный фонд …' – тетка принялась что-то ей объяснять про структуры фондов, но Лида слушала плохо. В таких залах она была впервые: целые стенки с книгами оказывается двигались. Их можно было раздвинуть на расстояние или придвинуть вплотную. 'Какой ужас! А вдруг там кто-нибудь стоит, можно, ведь, задавить' – подумалось ей. Библиотекарша, как будто прочитав ее мысли, сказала: 'это неопасно. Есть датчик, если между полками человек, или даже скамейка, стенды не сдвинутся. Тут автоматика'. 'Да, ладно … автоматика. Все равно неприятно' – Лида поежилась. Полумрак залов рассекали яркие лампы искусственного света, они, видимо, зажигались только, если поблизости находился сотрудник. Библиотекарша, держа в руках бланк-запрос, подошла к какой-то полке и едва заметно крутанула врезанное в переднюю панель колесо-штурвал. Раздалось еле слышное шелестение и полка отошла влево. 'Проходите, это где-то здесь … так, так … мы уже близко' – тетка шла между полками как-то слишком быстро. Ее бормотание становилось еле слышным. 'Куда же вы … эй …' хотелось крикнуть Лиде, но она смолчала. Что за 'эй'? Как-то глупо. Сейчас ей дадут книгу, они вместе вернутся наверх. Тетки уже не было видно. Она наверное куда-то свернула, но куда? Остальные стеллажи были вроде сдвинуты. 'Ой, может она забыла, что я здесь, сейчас опять что-нибудь крутанет, и меня прихлопнет, как муху' – Лидой овладела легкая паника. Ситуация явно представлялась ей неприятнее, чем она могла на самом деле быть. Свет внезапно погас. Силуэты полок едва вырисовывались и Лида уже совершенно не могла видеть, что написано на корешках старых и новых томов. 'Нет, ну это уже не смешно … и зачем я с ней поперлась? Идиотка. Сидела бы сейчас в зале и ждала. Нечего было выпендриваться, что она видите ли работать без этой дурацкой книги не может. Очень даже смогла бы … Развилось в ней какое-то трамвайное хамство в последнее время: дай поскандалить, побурчать, повыступать … Лида попыталась взять себя в руки и начать искать выход. Есть же здесь где-то люди. Надо ее позвать. Но как? Нельзя же позвать: 'Эй, теть! Или, эй, женщина!' – не пойдет, а имени библиотекарши Лида конечно не знала. 'Эй, послушайте! Вы где? Тут света нет' – попробовала она тихонько позвать, но никто не отозвался. Лида, держась руками за полки, пошла вперед. Книжный ряд был нескончаем. Потом она вышла в какой-то прогал, типа коридорчика, за которым стеллажи продолжались, устрашающе уходя в подобие бесконечности. Людей вокруг по-прежнему не было, но, слава богу, хоть стеллажи стояли на месте. Лида даже перестала бояться, что ее прихлопнет. Теперь она хотела только одного: найти дорогу к лифту и подняться наверх. Работать сегодня ей полностью расхотелось, дом и чай с мужем и детьми казался несбыточным счастьем. 'Я потом сама буду над своими злоключениями смеяться' – пыталась успокоить она себя, но ей уже было не до смеха. Постепенно Лидой начала овладевать паника, замкнутое темное мрачное пространство давило на нее, ей уже сильно хотелось плакать, стало казаться, что она так тут и останется, не хватало воздуха, что-то душило, в горле зацарапало, слюна не проглатывалась, заломило виски.
Вдруг впереди замаячил слабый электрический свет, мерцание маленькой настольной лампы. На крохотном островке между стеллажами за письменным столом сидел мужчина средних лет и доброжелательно смотрел на Лиду поверх очков. На столе перед ним были разложены книги и листы бумаги. Лида враз успокоилась и подошла к мужчине поближе: интеллигентный человек с умными внимательными глазами, смотревшими на нее удивленно. Все страхи моментально показались Лиде дурью, как же быстро она ударилась в панику. Не будет она об этом глупом эпизоде никому рассказывать, даже дома. Что это на нее нашло?