Капуста без кочерыжки (сборник)
Шрифт:
— Это когда ж такое будет? — раздается тут развязный голос из-за фанерной перегородки.
— Скоро! Очень скоро! — запальчиво восклицает селекционер. — Вот только новое дерево выведу! Банок на нем будет видимо-невидимо!..
— Нор под ним будет видимо-невидимо, — еще развязнее отвечает голос из-за перегородки.
Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают тихо, почти шепчут… А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал, не владеют. Тот случай в строю — редчайшее исключение, чудо, можно
— Кто это у тебя там? — спрашивает Пиньков.
— Да помощник… — смущенно говорит селекционер. — Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…
— Понятно, — говорит Пиньков. — Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?
— А колдуну все до фени, — тут же встревает голос из-за перегородки. — Он проверяющему взятку сунул.
Рядом в темноте — бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.
— Молчи! — вне себя кричит селекционер. — Я тебя по доброте покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущенку к тушенке привил!
«Ничего себе! — ошеломленно думает Пиньков. — Да что они, с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?..»
— Ну и привил! — нахально отвечает испорченный мальчуган. — А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут…
— Ну, ребята… — покачав головой, говорит Пиньков. — Мое дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться на фиг.
В темноте шорох — Голиаф очнулся и на ноги поднимается.
— Куда-куда отделяться? — робко переспрашивает хозяин ямы.
Объяснил Пиньков. И тут же — бум! бум! — селекционер с Голиафом.
— Что? Уже отделились? — спрашивает наглец из-за перегородки, хотя прекрасно ведь понимает, что произошло…
Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте: где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: мое, мол, дело — сторона… Просто дружеский совет, да и не совет даже, а так, сочувствие… Обидно же за гномиков-то!..
Короче, в яме и заночевали. Подъем сыграли чуть свет. Утро, товарищ старший лейтенант, прямо-таки лучезарное. Речка разлилась — аж до того берега! Дали кругом расстилаются… Так точно, в овраге… А почему нет, товарищ старший лейтенант? Впереди — да, согласен, впереди овраг смыкается, а если оглянуться, то там он, напротив, расходится, расходится… до бесконечности. Есть такое явление в природе: два луча, например, из одной точки… Так что если в ту сторону, то расстилающиеся дали там вполне могли быть… И даже были…
К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде. Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит… Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая… Виноват, товарищ старший лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно, хайло не откроют.
Ну, Пиньков — парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак игриво по холке — та, дура, и растаяла.
Прошли в бункер. А там еще один пупырчатый, да такой, что и «смирно» ему не скомандуешь. А скомандуешь — все равно толку не будет, потому что потолок в бункере низковат.
— К колдуну с докладом, — говорит рядовой Пиньков.
А мордоворот этот его вроде и не слышит — смотрит с веселым удивлением на съежившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть или погодить немного.
— Э! Э! — говорит Пиньков. — Ты на него так не смотри. Это со мной.
В желтеньких глазенках у пупырчатого — сожаление. Поглядел еще раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки. А там — дверца. К колдуну, видать.
Хотели оба пройти — не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает, а на гномика рычит: нет, и все. Что тут будешь делать!
— Ладно, — говорит Пиньков. — Придется тебе, Голька, в предбаннике подождать. Если кто обидит, — тут Пиньков поворачивается и пристально смотрит в глаза пупырчатому, — скажи мне — голову буду свертывать против резьбы. Чтоб враз и навсегда.
Вошел. Лежит колдун живехонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворенно чему-то улыбается. Увидел Пинькова — обрадовался.
— А, служивый! Здорово, здорово…
— Здоровей видали, — холодно отвечает ему Пиньков. — Ты что ж делаешь, дед?
— А что такое?
— Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..
— Быть того не может, — лукаво отвечает колдун. — Мне об этом никто не докладывал…
— Еще бы они тебе сами на себя стучали! — говорит Пиньков. — Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло: селекционеры и те впроголодь живут!..
— Да-да, — прикинувшись озабоченным, говорит колдун. — Вот это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам ставки поднять…
— Да разве в одних селекционерах дело? — перебивает его Пиньков. — Я вон гномика с собой привел, он тебе больше моего расскажет!
— Ни-ни-ни, — испуганно говорит колдун. — Ни в коем разе. Сам говоришь: порядок должен быть. А по порядку это не ко мне. Это к моему заместителю по гномиковым делам.
— Это какой же заместитель? — спрашивает, ужаснувшись, Пиньков. — Это тот, что ли, мордоворот за дверцей? Да он же гномиков живьем глотает — по нему видно!
— Строг, — бодро соглашается колдун. — Что строг, то строг. Пожаловаться не могу.
— Ну, дед! — говорит Пиньков. — Ну, дед! Завалил ты службу!
Сбросил колдун ноги на пол, сел, руки в бока упер.
— Ну и завалил! — признает с вызовом. — И что мне за это будет? Бога-то все равно нет!
Вот так, товарищ старший лейтенант! Верно поэт предупреждал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Это нам с вами — что есть Бог, что нет его — Устав помним и службу знаем. А такие вот, как этот колдун… Он пока грозу чувствует — вроде бы ничего служит. Но как только понял, что начальства над ним нету — все! Рви провода, топчи фазу…