Кара

Разумовский Феликс

Савельев открыл тугую дверь и, сразу очутившись во влажной духоте полутемного зала, неспешно двинулся вдоль его подсвеченных изнутри стен, где в застекленных клетках располагались всевозможнейшие гады. Недаром на Востоке если хотят сделать женщине комплимент, то сравнивают ее со змеей, — сколько в них изящества, красоты и скрытой мощи.

С восхищением капитан долго взирал на стремительных, как молния, смертоносных бунгарусов, таких же грациозных, как их австралийские родственники тайпаны, затем полюбовался на тигровых и коралловых змей и наконец остановился перед клеткой

со щитомордниками.

От природы Савельев рептилий не выносил совершенно: стоило раньше только заметить ему треугольную гадючью голову, как тут же начинало бешено биться сердце и возникало два горячих желания — убить или убежать.

Однако диверсант обязан с гадами дружить, не бояться их и использовать в своих интересах, а потому капитану пришлось приучать себя к общению с ними долго и терпеливо. Оказалось, что снести стальным прутом гюрзе голову совсем несложно, а если резко дернуть за хвост зазевавшегося щитомордника, то все его незакрепленные внутренности моментально сдвинутся вперед, и он станет совершенно беспомощным. Кроме того, как бы ядовита не была змеюга, но человек всегда неизмеримо опасней. Осознав это, Савельев рептилий бояться перестал совершенно, даже стал получать удовольствие от присутствия поблизости стремительной, ярко окрашенной смерти.

Тем временем в зале появился полупьяный мужичок, держа в одной руке ведро с опилками, а в другой швабру, и капитан понял, что дело идет к закрытию. Бросив напоследок взгляд на свернувшегося кольцами гремучника, он выбрался наружу и, в полном одиночестве добравшись до ворот, под страшные проклятья вахтерши зоопарк покинул.

Вечер был теплый, ни ветерка. В воздухе разливался аромат уже начавших раскрываться магнолий. Савельеву вдруг до зубовного скрежета расхотелось возвращаться в свою общагу, гордо именуемую гостиницей офицерской. Некоторое время он бесцельно фланировал между спешившими по своим делам загорелыми аборигенами и уже вышедшими на променад отдыхающими, затем внезапно на глаза ему попалась афиша, и без колебаний Савельев направился в кинотеатр.

Показывали «Графа Монте-Кристо» с Жаном Маре в главной роли. Досмотрев до конца двухсерийный полет фантазии Дюма-папы, капитан подумал: «Правильно, можно быть добрым, когда всего до хрена, а вот кто отдаст последнее?»

А между тем уже опустилась теплая южная ночь, и, с удовольствием вдыхая после душного кинозала пьянящий аромат цветущего шиповника, Савельев принялся забирать правее, чтобы срезать путь через парк имени Буденного, хотя и знал, что нормальный человек в это время суток на такое бы едва ли отважился.

Здесь царила кромешная темнота, с которой даже не пытались бороться сплошь разбитые фонари. Может быть, поэтому на уютных узеньких дорожках было совершенно пустынно. Только на центральной аллее, неподалеку от бюста героя-конника, горел костер, возле которого корежилась под гитару местная шпана. Заметив, что проехавший с зажженными фарами милицейский «УАЗ» даже не притормозил около вытанцовывавших, капитан с презрением армейского офицера сплюнул: «У, жандармы позорные».

Он уже миновал окультуренную зону насаждений и начал пробираться по тропинкам

заросшего орешником и дикой алычой лесопарка, как внезапно его натренированный слух уловил протяжный женский крик, сразу же перешедший в стон и заглушенный громким мужским смехом.

Двигаясь бесшумно и легко, капитан выдвинулся вперед и, осторожно раздвинув плотно переплетенные ветви кустарника, очутился на небольшой полянке, освещенной молочным светом убывшей наполовину луны.

Там стояла тридцать первая «волжанка». Задняя дверь ее была широко открыта. Около двери торчал широкоплечий длинноволосый парень, заслоняя собой все происходившее в машине. Изнутри же слышалась возня, громкое сопение, и опять раздался протяжный женский крик. Капитан, уже примерно догадавшись, в чем, собственно, было дело, долго думать не стал. Оттолкнув парня, он заглянул внутрь освещенного плафоном салона.

На заднем сиденье двое молодых людей разложили девицу, ранее одетую, если судить по обрывкам, во что-то красное. Один парень держал ее голову и руки, а его товарищ, навалившись грудью на согнутые в коленях и высоко поднятые женские ноги, ритмично двигал поджарым задом. Его партнерша кричала и вырывалась, однако внимания на это, похоже, никто не обращал.

Между тем стоявший у дверей парень попытался ударить капитана с правой, но сделал это по-дилетантски, без подготовки и со звонком. Савельев мгновенно ушел вниз и на выходе очень сильно ударил правой.

Противник его клацнул расколотыми зубами и сполз на траву бесчувственной массой, изо рта его потекла струйка крови, — как видно, он здорово прикусил себе язык, если не откусил его совсем.

Молодой человек с поджарым задом быстро получил правый прямой в основание черепа и, видимо потеряв ко всему интерес, расслабленно на партнерше замер. Капитан схватил его за рубаху, вытащил из машины и добавил спрямленным боковым левой в челюсть, отправив любителя острых половых ощущений в глубокий рауш. Чтобы сегодняшний день запомнился ему надолго, капитан залепил парню ногой в пах.

На секунду Савельев замер, рассматривая лежавшую во всей своей красе девицу, но в этот миг третий любитель половых радостей на лоне природы распахнул дверь и, заверещав, бросился бежать.

Мгновенно ощутив охотничий инстинкт, капитан кинулся за ним следом. Настигнув беглеца уже около самых зарослей, решил его не глушить, а просто сбить подсечкой.

Пропахав физиономией пару метров, парень внезапно вскочил на ноги и, сунув руку в карман, вдруг щелкнул накидышем:

— Распишу, сука.

— Верно говорят, шакал, загнанный в угол, становится тигром. — Сильнейшим микацуки-гири, сметающим ударом подошвой, Савельев тут же оружие выбил, попутно сильно повредив державшую его кисть и, не опуская колена, провел стремительный кансетцу-гири — проникающее движение ребра ступни противнику в голень, — чтобы в следующий раз неповадно было.

Раздался хруст ломаемых костей, сопровождаемый диким воплем, и, сразу же взяв упавшего оруженосца на болевой, капитан заставил его скакать, обливаясь слезами, на здоровой ноге назад на поляну, где произошли кое-какие перемены.