Кара

Разумовский Феликс

Поруганной девицы там уже не было и в помине, зато неподалеку от «Волги» вовсю светили фары милицейского «УАЗа», и красноперый сержант со старшиной негромко держали совет, вызывать ли им «скорую» или волочь уже начавших приходить в себя пострадавших в отдел. Появление офицера медицинской службы, что-то уж слишком профессионально конвоировавшего еще одного потерпевшего, ситуацию только усугубило. Не мудрствуя лукаво, менты отвезли всех в районное управление — нехай дежурный расхлебывает.

А где-то через час, когда в ожидании представителя

военной комендатуры Савельев кропал рапорт о случившемся, произошла одна вещь, которая ему не понравилась чрезвычайно. Откуда-то издалека послышался надрывный вой сирены, затем яростно завизжали тормоза, и стеклянная дверь широко распахнулась, пропуская внутрь мужскую фигуру в штанах с красным лампасом, при виде которой дежурный по управлению майор живо вскочил на ноги и заорал:

— Товарищ ген…

Однако «товарищ ген» никакого внимания на него не обратил, а с ходу кинулся к обезьяннику, где, крепко держась за отбитое мужское достоинство, страдал мрачный любитель криминального секса, окруженный своими стонущими в ожидании медпомощи ассистентами.

— Эдик, сынок, что он с тобой сделал? — И, внезапно повернув украшенный фуражкой череп, родитель посмотрел в глаза Савельеву так, что капитан вновь ощутил себя стоящим рядом с тигриной клеткой.

Глава четвертая

Год 1996-в. Осень

Директора оздоровительного центра, где Савельев арендовал свой массажный кабинет, звали Зоей Васильевной, и была она стройной крашеной блондинкой с телом упругим, а грудью такой высокой, что в случаe надобности, наверное, легко достала бы языком до сосков.

Будучи дамой темпераментной и по-женски весьма сметливой, денег за помещение она с Юрия Павловича брала до смешного мало, зато, уже совершенно не стесняясь, добирала натурой, что, впрочем, всех пока устраивало.

Вот и этим утром, стоило только Савельеву появиться на работе, как в дверь его кабинета поскребли ногтем и на пороге появилась одетая в строгий костюм от Валентино мило улыбающаяся Зоя Васильевна:

— Что-то поясницу ломит, думаю, поможет мне массаж, э-э-э, внутренний.

Светло-голубой приталенный пиджачок выгодно подчеркивал линию ее прекрасно очерченных бедер, а густые белокурые волосы, забранные сбоку в пучок и перевитые снежно-белой лентой девственницы, делали тридцатилетнюю матрону похожей на юную наивную гимназистку. Юрий Павлович принялся платить по счетам.

Заперев дверь, он начал неторопливо директрису раздевать, хорошо зная, что всякие там любовные игры, петтинги и поцелуи были совершенно без надобности ввиду исключительно сильного темперамента Зои Васильевны, которая к моменту, когда Савельев принялся расстегивать пуговки на ее комбидрессе, уже была совершенно мокрой.

«Чудо, а не женщина, никаких хлопот». — Положив начальницу животом на массажный стол, подчиненный напористо вошел в нее и, неторопливо двигаясь с большой амплитудой,

принялся думать о предстоящем сегодняшней ночью мероприятии.

А тем временем внизу, у его бедер, изнемогая от наслаждения, бешено вращала ягодицами Зоя Васильевна, и когда она наконец простонала хрипло:

— Все, больше не могу, — Савельев вернулся к реалиям момента и, как всегда сжимая талию партнерши до синяков, ощутил огненный, расползающийся медленными потоками лавы взрыв вулкана внутри себя.

— Сегодня ты был неподражаем, настоящий овцебык. — Без всякого стеснения директриса придвинула к раковине стул и, присев на корточки, трепетно начала приводить свою интимную сферу в порядок.

В это время непривычно зазвонил телефон — вызывали по междугороднему. Подняв трубку, Савельев услышал голос тети Паши, далекой материнской родни, встретил бы в толпе, ей-богу, не узнал бы.

— Юра, голубь ты мой, вчерась с трех разов до тебя не дозвалась. — Родственница секунду пошамкала, а потом вдруг громко, в голос, пустила слезу: — Бяда, Юрок, маманя-то твоя, Евдокия Ивановна, намедни чуток не преставилась! В лечебнице, известно дело, располосовали ей нутро, глянули и зашили взад — рак ее поедом выжрал, поздно, говорят, уже. Тапереча дома лежит, а уж тошнит-то ее, тошнит — кровями черными, и дохтур, что уколы делать ей приходит, в толк не возьмет, отчего еще жива она. И все тебя кличет, не загнусь, говорит, пока кровинушку мою, сыночка, не увижу.

— Павлина Евлампиевна, — Савельев вдруг почувствовал к себе глубокое отвращение, — послезавтра приеду обязательно, послезавтра.

— Ты, Юрок, поспеши, уж так рвет-то ее, тазами таскаем! — Тетя Паша опять заголосила. — А ну как Богу душу даст? — И связь прервалась, видимо, трубку повесили.

Несколько секунд Юрий Павлович молчал, сосредоточенно глядя на огромное, во всю стену, изображение полуголой девицы с черным латексным электромассажером внутренних органов в руке, и, услышав мелодично-равнодушное:

— Случилось что-нибудь? — посмотрел директрисе в глаза:

— Уехать мне надо, у знакомых неприятности.

— Конечно поезжай. — Зоя Васильевна мастерски сделала понимающее лицо и принялась аккуратно натягивать сногсшибательные пятидесятидолларовые чулки от Кардена, по бокам которых переплетались вышитые золотом змеи. — Помогать ближним сам Бог велел.

Одевшись, она подошла к Савельеву, взялась наманикюренной ручкой за пряжку его ремня и попросила:

— Приезжай скорее, — и, не поцеловав, направилась к дверям.

«Вот и славно, все само собой получилось». — Савельев запер кабинет, спустился в пахнувший апельсиновым дезодорантом салон «девятки» и вытащил из кармана куртки бенефоновскую трубу:

— Льва Борисовича, будьте любезны, — а, услышав негромко-картавое:

— Говорите, — произнес:

— Лева, если сразу, то я согласен за двадцатку.

Голос на другом конце сразу же сделался заинтересованным: