Каракалпак - Намэ
Шрифт:
Даже ценнее, чем золотой запас. Поскольку золото мертво, а слова живы. Они рождаются, действуют и умирают. Да, и умирают тоже. Не стоит искусственно поддерживать, превращать их в мумию, в слова-трупы, смерть слова должна быть естественной. Убивать слово, насильственно закапывать его живьем — преступление.
Слова живые, и, как все живое, они тоже являются носителями жизни. Они так же необходимы для жизни, как еда, тепло, воздух, свет…
Помню, мой дедушка всегда заставлял нас выходить навстречу гостям. Он говорил:
На нашем дастархане может не хватать горячей еды и сочных плодов, но гостя можно порадовать и горячей встречей, и сочным словом.
Каждое слово — это загадка. Оно вроде бы тебе с рождения ведомо, но если вдруг откроешь для себя истинный смысл того или иного слова, то в мире будто бы светлее станет, ты словно бы яснее увидишь все, что знал давным-давно и видел тысячу раз.
Но слово не только загадка, оно еще и ключ к отгадке мира. Многое в этом мире кажется смутным и непостижимым, пока не подберешь ему название, пока не подберешь слово, которым его надо обозначить.
Лишившись слов, мы стали бы не только немы, но и глухи. Не понимая языка людей, вряд ли сумели бы мы понять язык птиц, зверей, язык природы, тайный язык законов мироздания.
Но разве всегда могут понять друг друга и договориться друг с другом люди одной национальности? Те, кто во всех анкетах одинаково отвечают на вопрос: «Какой язык считаете для себя родным?» Разве в мире и согласии живут друг с другом люди, говорящие по-арабски, по-английски, по-испански?
Разве до революции не враждовали меж собой народы, говорящие на родственных тюркских языках: узбеки, казахи, киргизы, туркмены, азербайджанцы, татары, башкиры, каракалпаки, ногайцы, кумыки?..
Значит, для взаимопонимания нужна не столько общность языка, сколько общность мысли.
Из рассказов аксакалов. Как только наш Аллаяр Досназаров добился автономии для каракалпаков, так сразу и трудности начались. Потому что если уж автономия, то и все бумаги, особенно казенные и важные, надо писать на каракалпакском языке. А как их писать, если по-каракалпакски «Алиппе» [46] еще нет. И кто их сможет читать, те бумаги то есть, если, обратно же, никто из каракалпаков даже «Алиппе» не прочитал. Вот загвоздка-то какая вышла.
Note46
Букварь.
Опечалился наш Аллаяр Досназаров. Не знает, как ему быть. Неужто от автономии отказываться? С такими тяжелыми думами поехал он прямо в Москву.
Ну, в Москве его встретили, как и положено встречать уважаемого человека, который стоит во главе самостоятельного народа, имеющего автономию. Поделился он своими тревогами и печалями, а ему и говорят:
— Не унывайте, уважаемый товарищ Досиазаров. У вас еще есть хоть сколько-то людей, которые по-арабски писать и читать могут. А вот в Сибири и такие народы имеются, среди которых от века ни единого грамотного не бывало. Но и они все скоро будут уметь читать и писать, потому что в стране начинается ликвидация безграмотности. Так что, уважаемый товарищ Досназаров, не надо вам кручиниться и переживать, а надо вам возвращаться в свою республику и приступать к созданию собственной азбуки.
Вернулся Досназаров, собрал умных грамотных людей и поставил перед ними несколько разных словарей. И стали они думать о том, по какому примеру составить им азбуку своего языка.
Еще. В двадцатых годах сыскались такие «мудрые» головы, которые порешили создать для всех тюркских народов один общий тюркский язык. Зачем, мол, десять азбук писать, десять грамматик сочинять? Сочиним одну, это, мол, и послужит сближению народов.
— Э, нет, не годится! — сказал Аллаяр Досназаров. — У нас, у каракалпаков, семьи многодетные. Но попробуй войти в семью и приказать, чтоб из всех детей лишь один говорил, а остальные девять только поддакивали! Да тебя враз из дома выгонят за такие слова.
— Если в саду срубить все деревья и при этом думать, что одна оставшаяся яблоня даст больший урожай, чем весь сад, так это сплошная глупость. И всякий узбек вам то же скажет. Точно так же и один язык, даже самый цветущий и плодовитый, не сможет заменить сад языков, — заявил Файзулла Ходжасв.
— Лишить народ родного языка — это все равно что живьем его закопать, — сказал Сакен Сейфуллин. — Разве сможем мы, казахи, петь свои песни на чужом языке?
— И поскольку никто не вправе туркменам, которые ушли за границу, не поняв революции, закрыть путь назад, на родину, то тогда, когда они возвратятся, а истинные сыновья своей земли обязательно возвращаются, — тогда па каком языке мы будем с ними говорить? И что мы им скажем? Как мы ответим, почему не сберегли родную речь? — спросил Кайгысыз Атабаев.
Свой вкус у винограда, выросшего в горах. Свой вкус у винограда, вызревшего в долине. Свое звучание у каждого из тюркских языков. А те «умники», что хотели создать единый тюркский язык, давно уж помалкивают, чтобы не позориться.
… К концу декабря у нас на курсе появилась новая студентка. Вернее, можно сказать: появилась студентка. Так можно сказать потому, что до декабря состав нашего курса был стопроцентно мужской.
Судя по некоторым словам (да и по слухам, мигом разлетевшимся по педучилищу), она недавно разошлась с мужем. В чем причина, никто толком сказать не мог, вернее, назывались десятки причин, одна другой невероятнее.
Присутствие женщины облагораживает общество. И все мы как-то подтянулись, прихорошились. Л наш учитель языка и литературы стал вести уроки с еще большим вдохновением и азартом.
И прежде на его уроках преобладала поэзия, но теперь пошла сплошь любовная лирика.
Сегодня мы слушаем стихи Навои, а завтра читаем Махтумкули, послезавтра наизусть разучиваем Абая, а на четвертый день разбираем предложения по стихам Бердаха, но кого бы из поэтов мы ни коснулись, это всегда были строки о любви, о любовных восторгах и страданиях.
Звучали и переводы из Пушкина и Гёте, но и в этих переводах было только о любви. Звучали стихи и других поэтов (тогда я еще плохо знал зарубежную литературу и не запомнил многих непривычных чужеязычных имен, но убежден, что все они были классиками), звучали они чаще всего в переводах самого учителя, и что-то стало нам казаться, будто все зарубежные классики пишут очень уж однообразно. Конечно же мы быстренько догадались, что учитель наш читает собственные стихи, но от стеснительности приписывает их другим.