Каратель. Том 4: На острие
Шрифт:
— Мало ли? Скорее всего, хочет добраться до какого-нибудь города. Возможно, рассчитывает эвакуироваться.
— С чего бы?
Джошуа пожал плечами.
— А какого хрена ей здесь делать? Сам подумай.
Иеронимо покачал головой.
— Не похоже на Альму. Вот так взять и сорваться.
— Слушай, тебя это волнует? — Джошуа уставился на приятеля, не донеся кусок бифштекса до рта. — Наше дело — корабль.
— Просто любопытно. А тебе нет?
— Нет. Пусть делает, что хочет. Я не сую нос в чужие дела, если из этого нельзя извлечь выгоду.
— Вот и я о том же, — сказал Иеронимо, понизив голос.
— Постой. Хочешь сказать…
—
— И?
— Предлагаю не торопиться тащить корабль Бирмингу, а вначале выяснить, что задумала малышка Альма. По-моему, здесь пахнет неплохой наживой.
Джошуа задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Ладно, — сказал он. — На месте разберёмся.
Иеронимо кивнул.
— На месте, так на месте. Просто не надо спешить.
— Тебе не кажется, что для христианина ты слишком любишь деньги? Кажется, ваш Бог не одобрял стяжательства.
— Все мы грешны.
— Разве это оправдание?
Иеронимо усмехнулся.
— А тебе не кажется, что ты слишком много знаешь о христианстве и грехах для циника, каким хочешь казаться? — спросил он, прищурившись.
Джошуа залпом допил пиво и со стуком поставил кружку на стол.
— А теперь, — сказал он, отодвинув пустую тарелку, — предлагаю поспать.
— Да, надо всхрапнуть, — согласился Иеронимо. — Только проверим, как там с ремонтом.
— Пошли, — кивнул Джошуа, вставая. — Блин! — добавил он, окинув взглядом рубку. — Этот красный свет меня бесит!
— То ли будет в аду! — усмехнулся Иеронимо. — Привыкай.
Глава 48
Макс сидел, полуприкрыв глаза и прислонившись к стене бронетранспортёра — положение, ставшее почти привычным. Он смотрел на гвардедиаса, расположившегося напротив, и думал о том, что жизнь каждого отдельного человек — всего лишь крошечный кусочек в круговороте взаимоотношений и событий.
Вот тамплиеры, которые везли его к месту назначения. Они помогают ему, но он чувствует себя среди них чужим, потому что у них свои дела с искримнянами и свои интересы. Они просто выполняют поручение Ра или кого-то ещё из богов-биороботов. Макс для них — просто очередное задание, у них нет общих целей и интересов.
Так же обстоят дела с федералами и республиканцами. И те, и другие пытались использовать Макса, двигая его, как безликую пешку, стараясь внушить ему выгодное для себя представление о том, что происходит. Они хотели заместить его мысли своими, и, пока он позволял им это, он был пушечным мясом, которое каждый перекраивал по своему усмотрению, подгоняя под собственные потребности. Макс криво усмехнулся. Осталось ли что-нибудь от его собственного тела, или он стал сочетанием чужой плоти и кибертехнологий? Являлся ли он другим человеком или всё ещё был Максом Аграновым?
Парень понимал, что может остановиться в любой момент. Никто не в силах заставить его запустить трансактор. Покровский больше не опасен, хоть и не знает этого. Получив доступ к энергии чёрной дыры, Макс стал, пожалуй, самым сильным человеком во вселенной. Вероятно, даже сильнее Седова.
Но он знал, что не остановится. Потому что это было бы предательством по отношению к Джул, к маленькому Нику и пастору Матвею, к людям, которых похитили федералы, чтобы принести в жертву на Антиземле, и всем остальным, погибшим в той мясорубке, которую устроили два политических
И ещё Макс чувствовал себя очень одиноким. Ему предстояло совершить нечто уникальное, ни с чем не сравнимое, но в этом деле ему не на кого было опереться. Те, кто его окружал, были просто спутниками, они не могли поддержать его, понять, что творится в его душе. И ему не приходило в голову поделиться с ними своими страхами и сомнениями. Иногда он представлял себя перед супертрансактором и, думая о масштабах того, что ему предстоит совершить, чувствовал себя растерянным и ничтожным, не способным ровным счётом ни на что. Если бы с ним был Рей Фолнер или отец Эбнер или хотя бы мэтр Косовски — словом, один из тех, кто точно знал, что, почему и зачем нужно делать — ему было бы легче. Но в то же время Макс понимал, что в таком случае он снова стал бы только проводником чужих интересов. А на это он не желал соглашаться.
Парень должен был понять, зачем нужно то, что ему предстояло сделать, и, главное, для чего это нужно ЕМУ. Не человечеству, а именно ему, Максу Агранову. И, лишь осознав причины, побуждающие его запустить супертрансактор и вмешаться в ход истории, он мог стать собой — личностью, для которой не важно, в каком теле она находится, и насколько оно перекроено. Тогда, даже если его выбор будет совпадать с чужим, он всё равно останется его собственным. И только в этом случае Макс сможет взять на себя ответственность за последствия вмешательства в энергетическую ткань вселенной.
Макс открыл Библию и нашёл «Борение Иисуса в Гефсимании» в Евангелии от Матфея: «Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там. И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И отошед немного, пал на лице Своё, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам, и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. Ещё, отошед в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя. И пришед, находит их опять спящими, ибо у них глаза отяжелели. И, оставив их, отошёл опять и помолился в третий раз, сказав то же слово. Тогда приходит к ученикам Своим и говорит им: вы всё ещё спите и почиваете? Вот, приблизился час, и Сын Человеческий предаётся в руки грешников; Встаньте, пойдём: вот, приблизился предающий Меня».
В последнее время Макс уже несколько раз перечитывал это место. Оно вызывало у него много вопросов. Например, почему ученики не могли всего лишь час пободрствовать вместе со своим учителем, как он просил их? Почему они не молились с ним, как он говорил им? Ведь если бы они молились, то не уснули бы. Почему Иисус проповедовал свободу выбора, а сам говорил, что подчиняется воле Господа?
И в то же время Макс не чувствовал, чтобы Спаситель взошёл на крест через силу. Зачем же он молился о чаше? Может, Евангелисты хотели показать, как трудно дался Иисусу выбор?