Каратила – третий раунд
Шрифт:
– Слышь, пацаны, с Владимировки есть тут кто, а? – перекрывая шум в фургоне, раздался сиплый прокуренный голос откуда-то сбоку.
– А ну бля, хайло свое поганое закрой, а не то я тебе сейчас быстро ребра посчитаю! – грозно рыкнул дюжий конвойный, оставшийся в фургоне, и для убедительности гулко стукнул кулаком по дверце боксика, из которого донесся голос.
– Все, все, начальник, не хипешуй ты так, я просто куревом хотел разжиться, – отозвался тот же голос.
– Бамбук кури. Не велика цаца, потерпишь, – успокаиваясь, буркнул конвойный:
– В камере еще так накуришься, что дым из ушей полезет.
Спустя
– Ща, пацаны, нас отсюда всех на карантин кинут, а там, глядишь, через пару-тройку дней уже по хатам раскидают, – сидящий на корточках тощий скуластый парень лет двадцати пяти, одетый в синий спортивный костюм, в последний раз с наслаждением затянулся сигаретой и щедрым жестом передал ее сидевшему рядом толстяк:
– На, брателла, курни.
– Душевно, братуха, – посипел толстяк, и по голосу стало понятно, что это он в автозаке интересовался насчет закурить. Толстяк сделал пару длинных затяжек и протянул сгоревшую до половины сигарету стоящему рядом Егору, но тот отрицательно покачал головой
– Спасибо, не надо, я не курю.
– Дай мне, – к толстяку за сигаретой потянулся молодой смуглый парнишка в поношенных джинсах и зеленой мастерке.
До этого этот парнишка безуспешно пытался разговориться с угрюмо молчащим Егором, представившись ему Хасаном. Егор беседу поддерживал неохотно, и вскоре Хасан отстал от него.
В этот момент в коридоре раздались уверенные шаги двух массивных мужиков, потом послышался щелчок отпираемого замка, и через пару секунд лязгнули двери соседнего бокса. Почти сразу же за стеной послышался приглушенный толстым слоем бетона грубый мужской голос.
– Что, блядь, гусь лапчатый, зенки свои похабные выпучил, не ожидал меня здесь увидеть?
Все парни, находившиеся в камере вместе с Егором, притихли, с интересом прислушиваясь к тому, что происходит у соседей за стеной. Но ответа на вопрос, заданный неизвестным мужиком никто из них не услышал.
– Что ты там бормочешь, – из-за стены опять послышался тот же уверенный голос, полный дикой, едва сдерживаемой злобы. – Ты свои вонючие извинения себе в жопу затолкай. Когда ты мою сестру своими грязными лапами трогал, тогда ты о чем думал? Когда ты, гнида поганая, ее насиловал, ты не ведь извинялся. А сейчас ты что думаешь, я тебя бить сюда пришел? Нет, ошибаешься, я тебя сейчас просто огуляю по полной. Был ты пидаром не проткнутым, так я тебя сейчас проткну.
– Фела, дай я ему за Залину врежу, – в разговор вмешался второй голос.
– Нет, не надо, не надо, пожалуйста! – из-за стены послышался плаксивый голос молодого парня, а затем послышались глухие звуки ударов и какая то возня.
– Бля буду, пацаны, – возбужденно прошептал тощий парень в спортивном костюме, – сто пудов, там мусора кого-то петушнуть хотят.
– Да тише ты, – возмущенно цыкнули на него двое парней, с интересом ловивших каждый звук из-за стены.
Егор отошел в дальний угол. То, что сейчас
– Ну что, Фела, воткнешь ему? Девочка загнулась и уже готова, – снова послышался глумливый голос из-за стены.
– Да ну его, бля, в жопу, я себя не на помойке нашел, чтобы ему глину месить. Пусть эта гнида парашная пока не проткнутым живет. Я постараюсь – он, сука, у меня минимум десятку схлопочет, а на зоне его все равно потом кто-нибудь другой проткнет и кончит он свою поганую жизнь где-нибудь в петушином углу. От судьбы ведь не уйдешь.
За стеной опять послышались звуки ударов и приглушенные всхлипы, а потом дверь соседней камеры снова лязгнула, щелкнул запираемый замок и в коридоре послышались удаляющиеся тяжелые шаги.
Парни в боксике зашевелились. Отвратительная сцена, только что произошедшая в соседней камере, оказала на всех угнетающее воздействие.
– О так вот, – подвел общий итог толстяк:
– Мусора, падлы, что хотят то и творят, хотя тот парнишка конечно тоже неправ, по всему видать, он сюда за мохнатый сейф залетел, а такое серьезными людьми нигде не приветствуется…
– Да пидар он по любому, если сам раком пред ментами загнулся, – презрительно сплюнул в сторону Хасан. – Мало ли что там было, послал бы их на хер и все. Всех-то дел, что они его не проткнули, а по звукам вполне могли бы…
Еще несколько часов томительного ожидания, и Егора вместе со всем этапом из Ленинского ИВС поместили в карантинную камеру. В любой тюрьме, из всех общих камер, карантинная камера имеет самый неприглядный внешний вид. Арестанты обычно здесь долго не задерживаются, поэтому они относятся к временному месту пребывания без особого уважения, не пытаясь никак облагородить его или как-то наладить свой временный тюремный быт. Карантинная камера во Владикавказком изоляторе представляла собой унылое помещение площадью около двадцати квадратных метров, с высокими закопченными потолками и основательно загаженными стенами, исписанными сотнями побывавших здесь людей. Надписи на стенах отнюдь не поражали глубиной мысли, в основном они сухо сообщали, что какой-нибудь Вован или Виталик были здесь, или делали грандиозное открытие типа «Все менты – суки поганые». Единственное зарешеченное окно камеры выходило во внутренний дворик тюрьмы, и сквозь него можно было увидеть только хмурое осеннее небо, плотно затянутое серыми тучами. В камере уже находилось с десяток арестантов, попавших туда немногим ранее, они сидели досках на грубо сколоченных деревянных нар, ничем не покрытых. Новички, вошедшие в хату, сразу же вызвали неподдельный интерес у формальных старожилов.
– Хас, дорогой, здравствуй! – один из парней, сидевших с самого края, с радостью двинулся навстречу тощему парнишке в зеленой мастерк:
– Ты какими судьбами сюда, братское сердце?
Хасан обнялся с приятелем и смущенно улыбнулся.
– Да вот, одна знакомая баба меня подженить на себе хотела, а когда я с крючка сорвался, она, сука, на меня мусорам заяву накатала, типа я ее снасильничал.
– Бывает. Ты, Хас, не менжуйся, тут наших с пацанов с Южного до хрена, так что в обиду тебя не дадим.