Каратила – третий раунд
Шрифт:
– А, Андреев, давай заходи, присаживайся к столу, – низенький усатый опер, одетый в камуфляж с погонами капитана, с удобством развалился в потертом кресле за обшарпанным казенным столом, откинув в сторону папку с личным делом Егора, и радушно улыбнулся.
– Фамилия моя Манткулов, а зовут Руслан Александрович.
– Арестованный Андреев Егор, статья…- начал было установленную процедуру доклада вошедший.
– Да ладно, не старайся ты, и так сам все знаю, – благодушно махнул рукой Руслан Александрович:
– Ну, и как тебе на новом месте?
– Нормально, – безразлично пожал плечами Егор, сев на предложенное ему место.
Он не особо обманулся показным радушием кума, понимая, что скоро тот покажет
– А что так невесело? – еще шире расплылся в улыбке опер:
– Для хороших людей здесь можно устроить вполне нормальные условия. Ты же не босота какая подзаборная, вроде большинства здешних обитателей. Наоборот, ты у нас спортсмен, да еще и с высшим образованием, значит, голова у тебя должна варить. Ну, подумаешь, оступился немного, с кем не бывает. Зато если будешь здесь вести себя по уму и со мной дружить, тогда ты и в изоляторе будешь жить как у Христа за пазухой, и срок получишь минимальный, а то и вовсе условным наказанием отделаешься.
– А по уму – это как? На сокамерников вам стучать, что ли? – устало вздохнув, поинтересовался Егор, пристально изучая глазами черную точку на ободранной стене напротив.
– Ой, ну зачем сразу такие громкие слова – стучать, закладывать, – засмеялся кум, расслабленно откинувшись на спинку кресла:
– Какие там у вас секреты выведывать? Этот ящик водки спер из магазина, а тот жену по пьяни пристукнул. Тут про вас и так все хорошо известно, не переживай, мне и без тебя все доложат и расскажут. Да если хочешь знать, тут каждый второй стучит так, что любой дятел в лесу позавидует.
– Ну и что же вам от меня тогда нужно? – хрустнул пальцами Егор.
– Да собственно, ничего особого, с твоими делами пусть твой следователь разбирается, – ухмыльнулся кум.
– А вот по моим проверенным данным, ты тут в карантине скентовался с неким гражданином Чельдиевым.
– С каким еще Чельдиевым? – не понял опера Егор.
– С Антоном, знаешь такого?
– Ну, вроде был там такой, – безразлично кивнул головой Егор, внутри которого что-то ухнуло, проваливаясь куда-то очень глубоко.
– Не вроде, а точно был, – покачал головой опер:
– Тот самый, с кем ты в хате сначала руками махал и все перешептывался, о том да о сем. У меня к этому у парню свой интерес. Так вот, от тебя лично мне нужно совсем немногое. Для начала, чтобы ты и дальше с ним дружил, я тебя в одну камеру с ним определю, ну а дальше посмотрим… Поможешь мне, тогда и я за тебя перед твоим следаком словечко замолвлю. Следак-то ведь у вас с Антоном один и тот же?
– Да ни с кем я там не перешептывался, гражданин начальник, и с кем там у меня общий следак, откуда мне знать, – твердо ответил Егор, пристально посмотрев оперу прямо в его медовые глаза, лучащиеся показным добродушием:
– Действительно, я там с одним мужиком немного поспарринговал, чисто чтобы время убить, а вот разговоры я там ни с кем не разговаривал. И вообще, поймите меня правильно, но дружбы у нас с вами не получится в любом случае, я просто родителями не так воспитан.
– Жаль, жаль, что ты такой ершистый, – опер многозначительно поскреб двумя пальцами небритый подбородок, поросший жесткой черной щетиной:
– Мне-то ладно, не ты – так кто-нибудь другой посодействует, а вот для тебя это был хороший шанс облегчить свое положение. Думаешь, попадешь в какую-нибудь отмороженную хату, и там тебе твое каратэ поможет? Ни хрена там тебе не поможет, если за тебя кто-нибудь возьмется всерьез.
– А чего за меня браться, – снова пожал плечами Егор, – я сам никого не трогаю, и себя никому тронуть не позволю.
Руслан, бодро встав из-за стола, задумчиво прошелся по кабинету туда и обратно, а потом, остановившись и окинув Егора взглядом с головы до ног, он скептично хмыкнул.
– Не скажи, жизнь – она штука сложная, мало ли кому ты когда-то где-то ногу подставил,
– Я, по доброте душевной, хотел тебе немного посодействовать, но раз ты сам уперся – дело твое. Хотя, очень может быть, что ты еще и передумаешь.
Вызванный кумом мордастый конвоир, отпирая по пути решетки, перегораживавшие длинный коридор, освещенный неуютным казенным светом, провел Егора до лестницы, по которой они поднялись на четвертый этаж. Там, свернув от входа налево и пройдя мимо двух запертых камер, контролер лениво рыкнул:
– Стоять! Лицом к стене!
Ставшая уже привычной команда заставила Егора остановиться и повернуться лицом к стене. В глаза ему бросился номер 87, выведенный белой краской на запертой двери камеры, рядом с которой он оказался. Контролер отпер дверь и бросил Егору, стоявшему у стены:
– Давай заходи, не стесняйся, – а затем, заглянув в камеру, по-приятельски махнул там кому-то рукой и с нескрываемой иронией, мастерски копируя голос Высоцкого в роли Глеба Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя», добавил:
– Граждане жулики и бандиты, принимайте еще пополнение.
Егор оторвался от стены и, переступив порог помещения, вошел внутрь. Дверь с противным скрипом захлопнулась, оставив его в перекрестье прицелов по меньшей мере десятка пар незнакомых глаз. Новая камера была размером около тридцати квадратных метров и была прямоугольной формы. Из всех, виденных Егором до сих пор, эта камера имела самый ухоженный вид. Ее стены были до половины выкрашены местами выщербленной темно зеленой краской, а дальше, до потолка и на самом потолке, была нанесена относительно чистая побелка. Широкое, забранное толстой решеткой окно, расположенное прямо напротив двери, выходило на глухую кирпичную стену, до которой было всего метра три. Казалось, только потянись через прутья, и ты легко дотронешься до нее рукой, но это была только иллюзия – до стены было минимум метра два. Кирпичная стена была возведена всего несколько лет назад, специально для того, чтобы затруднить арестантам связь с внешним миром, а до этого окна с этой стороны изолятора выходили прямиком на обычную городскую улицу со стоящей прямо напротив изолятора забегаловкой, в которой продавались весьма недурные фыдчины. Теперь улица, заполненная катящимися по проспекту Коста трамваями, автомобилями и спешащими по своим делам горожанами, была наглухо скрыта от тоскующих по воле арестантов и только иногда, если хорошо прислушаться, оттуда доносились приглушенные звуки автомобильных сигналов и раздраженные звонки трамваев.
Справа и слева от входа в камеру, протянувшись от окна почти до самого выхода, стояли длинные сплошные одноярусные деревянные нары, покрытые разноцветными шерстяными одеялами, на которых сидели и лежали около полутора десятков арестантов. Слева нары не доходили с полметра до побитой эмалированной раковины и расположенного за ней отхожего места, отгороженного невысокой, по грудь, перегородкой. А справа они почти упирались в сваренную стальную конструкцию, представляющую собой стол и идущие по бокам лавки с деревянными сидениями. За столом, застеленным чистой клеенчатой скатертью в мелкую клетку, сидели трое голых по пояс плечистых молодых парней. Они неторопливо пили чай из стальных эмалированных кружек и закусывали бутербродами, сооруженными из ломтей свежего белого хлеба и толстых кругов докторской колбасы, ополовиненная палка которой лежала тут же на столе, рядом с работающим маленьким черно-белым телевизором. Позади пьющих чай обитателей, на стенке висела большая старая деревянная полка, плотно заставленная разнообразной посудой, а неподалеку примостилась небольшая закрытая ветхая деревянная тумбочка.