Каратила – третий раунд
Шрифт:
Возбуждение в камере потихоньку улеглось, и все разошлись по своим местам, разбившись на несколько неравных кучек. Давид, который напоролся челюстью на пятку Егора, уже пришел в себя и теперь, очумело потряхивая напрочь отбитой головой, сидел в рядом с Дато и Гамлетом, время от времени бросая злобные взгляды в угол, где сидел его обидчик.
– Все нормально, пацаны, – тихо прошептал Гамлет. – Каратила, по понятиям, вмешался не в свой базар, и ударил Дато и Давида ногой. Гассан за такое с него спросит, тем более, что он тут залетный пассажир и вообще не нашей масти.
– Да я его, гада, ночью все равно задвину, – до сих пор пышущий злобой Дато стиснул свои мощные кулаки так, что побелели костяшки. –
– Не кипешуй, брателла, – Гамлет положил свою тяжелую ладонь на колено Дато и многозначительно посмотрел на Давида, – и ты тоже успокойся. Сейчас, когда прозвучало имя Гассана, нам нельзя кидаться на Каратилу, за это с нас самих спросят так, что мало не покажется. Потом, после разбора, будет видно, как все повернется. Главное – мы, как и было уговорено, наехали на этого типа и при этом остались правы. А вообще, ты, Дато, зря за нож схватился, жмуры нам в хате и вправду не нужны, мы бы его и так отоварили по полной.
– Ну да, конечно, а если бы он тебя ногой так ударил? Он же, сука рваная, мне чуть грудак не проломил, – обиженно вскинулся Дато.
– Да фигня все это, мы бы его сначала товарнули, а потом копчиком на пол посадили и опустили бы ему почки. Он бы кровью ссал, пока бы не загнулся, и хрен бы кто что доказал, – отмахнулся от него Гамлет. – Ладно, все это лирика, сейчас мы с Иваном вместе накатаем для Гассана маляву по этому вопросу, так что, пацаны, готовьтесь к ночному разбору.
Через полчаса к Егору, все также молча сидевшему на нарах у стены, подсели Эдик, Роберт и Иван. Все это время около решки шел активный обмен «конями», несущими «малявы» между разными камерами по всей тюрьме. Оттуда то и дело доносились азартные крики:
– Четыре восемь, прими коня!
– Восемь семь, держи ответ от пять четыре.
Эдик, расположившийся по правую руку от Егора, наклонился к нему поближе, и тихо прошептал:
– Душевно, братишка, я на разборе все как было скажу. Нет таких понятий, чтобы запросто так опускать честных арестантов.
– Ты сначала за себя ответь, – оборвал его Роберт, сидящий напротив, – проиграл, значит отвечай как честный арестант, а не можешь ответить, играть не садись, понял!?
– Понял, – опустил глаза Эдик.
– Ладно, – Роберт тоже наклонился поближе к Егору, – мы с Гамлетом уже накатали Гассану маляву насчет произошедшего, и по-любому сегодня ночью Гассан вызовет тебя с Давидом и Гамлетом на разбор, так что приготовься.
– А что мне готовиться, – пожал плечами Егор, – я не сделал ничего такого, просто не дал им опустить пацана за просто так.
– Не за просто так, – с сомнением покачал головой Иван, – Эдик, баран, сам виноват, и тут ведь на эту ситуацию можно по-разному посмотреть. Он ведь, дурак, сам сказал – делайте со мной что хотите, вот южане его за слово и поймали. А тут ты еще своими ногами размахался. Что, не мог Давиду по тыкве просто рукой ударить?
– А это-то тут причем? – удивился Егор
– А притом, что по понятиям, ногами в доме только с гада спрашивают, а ты ударил Дато, Давида и этого щенка Асика ногами, и это на разборе может быть расценено как косяк. Никто ведь им предъяву в том, что они гады, не делал, да и не за что им такую предъяву кидать. Дато поэтому и нож достал, чтобы смыть с себя позор твоей кровью.
– Ладно, черт с ними со всеми, прорвемся, – упрямо сдвинул брови Егор.
Поздно ночью, когда в камере все утихло, Егор так и продолжал сидеть на своем месте у стенки. За все это время он лишь пару раз вставал, чтобы напиться и сходить в туалет. Несмотря на достигнутую договоренность о временном перемирии, он все же не доверял до конца семье Гамлета, опасаясь внезапного нападения. Сидя на своем месте на нарах, он сосредоточился на дыхании, отслеживая периферийным зрением обстановку вокруг. Время
Ближе к трем ночи глухо лязгнул дверной запор, и через несколько секунд в открывшемся проеме показалась знакомая красная морда контролера. Его мутный от недавних возлияний взгляд, быстро обежав камеру по периметру, остановился на сидящих за столом Гамлете и его ближних. Встретившись глазами со смотрящим по хате, контролер, подзывая к себе, чуть заметно кивнул ему. Гамлет неторопливо отставил железную кружку с дымящимся с чаем в сторону, поднялся со своего места за столом и, сделав всего несколько шагов, оказался рядом. Пошептавшись немного с вертухаем, Гамлет пристально посмотрел на Егора и негромко сказал:
– Слышь, Каратила, давай-ка пихни Эдоса, хватит ему массу давить, и топайте оба за мной.
Потом он повернулся к Давиду и поманил его рукой.
– Брателла, и ты тоже давай за мной на выход.
Оказавшись на продоле, Егор и Эдик по уже выработавшейся привычке заложили руки за спину.
– Гы-гы-гы, – загоготал Давид, пихая локтем Гамлета в бок, – посмотри-ка, как их тут выдрессировали, прямо как собак в цирке – и говорить ничего не надо, сами грабли как надо за спиной сложили.
– Тише ты, – тут же цикнул на него Гамлет, уловив недовольный взгляд контролера, запиравшего дверь. – Зачем хорошего человека подводить. Все, все, Аслан, мы уже молчим.
Последнюю фразу, обращенную к вертухаю, Гамлет произнес почти шепотом.
Четверка арестантов, сопровождаемая контролером, время от времени отпиравшим замки на решетках, разделяющих коридор, прошла по продолу и спустилась по зарешеченной лестнице на первый этаж. Гамлет, казалось, сам знал дорогу и шёл впереди, развязно засунув руки в карманы. Из некоторых камер, мимо которых они проходили, доносились приглушенные разговоры и тихая музыка. Ночная жизнь в тюрьме сильно отличается от дневной. Ночью в СИЗО нет тюремного начальства, и арестанты, с молчаливого согласия прикормленных пупкарей, могут себе позволить некоторые вольности вроде выпивки, азартных игр и иногда гостевых походов из камеры в камеру. Пару раз идущую вереницей четверку окликали, но все четверо молча проходили мимо, не отвечая на вопросы из-за закрытых дверей. Наконец, Гамлет остановился возле выкрашенной ядовито-зеленой краской двери с номером 24. Остальные арестанты встали рядом, и контролер, все так же молча, отпер замок и открыл дверь до упора.
Егор, пропустив своих спутников вперед, зашел в камеру последним. Вошедшие оказались в чистом полутемном помещении с четырьмя расположенными у стен одинарными шконками, которые были застелены настоящим бельем, накрытым сверху весьма приличными накидками. На маленькой полированной тумбочке тихо шелестел небольшой японский цветной телевизор, а рядом жужжал старенький, видавший виды белый холодильник ЗИЛ. За длинным пустым столом около большого зарешеченного окна, выходившего во внутренний двор тюрьмы, сидели двое мужчин возрастом явно за тридцать, они спокойно, с видом людей, для которых не впервой решать чужую судьбу, рассматривали вошедших. На застеленных шконках с бесстрастными лицами сидели еще трое арестантов с синими от многочисленных наколок руками. В одном из сидящих за столом людей Егор с облегчением узнал Антона, который, встретившись с ним взглядом, едва заметно кивнул ему. Второй – сухощавый, черноволосый и черноусый мужчина, с застывшими и колючими, словно черные иглы, глазами – по всей видимости, и был смотрящим по тюрьме законником Гассаном. Остальных – тех кто сидел на шконках – Егор никогда не видел.