Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
— Юсеф Бехруз? — спросила я.
Он кивнул.
— Это я. Чем могу служить? — У него оказался красивый голос, и мне захотелось услышать его еще раз. Не дожидаясь приглашения, я вошла.
— Вы, наверное, недавно приехали?
— Вчера. А до этого жил в Бордо. Скоро шесть лет, как я во Франции.
— Учитесь?
— Да.
Я осмотрелась. Истертый ковер на полу, на шкафу — расписная цветочная ваза с отбитым краем и облезлый узорчатый пенал для перьев. У кровати — стоптанные шлепанцы. Хозяин, видимо, заметил, что я разглядываю его комнату и смущенно спросил:
— А вы кто?
Я
— Я ваша соседка с верхнего этажа. Кстати, что вы изучаете?
— Экономику, — вяло ответил он.
В комнате не было ни одной книги. Только разбросанные повсюду скомканные клочки бумаги.
— А где ваши книги? — поинтересовалась я.
— Обычно я занимаюсь в библиотеке, — сказал он, как бы оправдываясь. — Я, знаете ли, читаю редкие книги, которых домой не дают.
— А почему бы вам их не купить?
Не скрывая досады, вызванной моим неуместным, как оказалось, вопросом, он объяснил, что «это слишком дорого» и что «любая из нужных ему книг стоит не меньше восьмидесяти франков, а восемьдесят франков на «наши» деньги будет»… Он быстро сосчитал… В переводе на «наши» деньги цифра получилась настолько внушительной, что он сам удивился и, несколько раз повторив ее вслух, подытожил:
— Не знаю, кто как, а я не могу столько платить за книгу.
Из дорогих вещей у него был только маленький прямо-таки шикарный магнитофон с одной-единственной кассетой. Я посмотрела, что за кассета. Это был Брассанс. Он задумчиво смотрел на меня с кассетной обложки.
— Я его очень люблю, — сказал Юсеф, глядя на портрет. — И магнитофон и кассету только ради Брассанса и купил. — Он сообщил, во сколько ему обошелся магнитофон, приплюсовал стоимость кассеты, что-то перемножил и, переводя полученную сумму на «наши» деньги, покачал головой: — Ужасно дорого… только ради Брассанса и купил.
Позднее, познакомившись с Юсефом ближе, я поняла, чего ему стоило решиться на такую жертву.
В тот вечер мы разговаривали только на фарси, у Юсефа был очень красивый голос, и мне хотелось, чтобы наша беседа длилась как можно дольше.
Домой я вернулась в отличном настроении. Наговорилась всласть, и на душе было легко и весело, — ведь это так здорово — поговорить на родном языке!
С того дня мы с Юсефом часто виделись. Иногда он приходил ко мне, иногда я к нему. У него дома всегда пахло сырыми яйцами: другой еды он не признавал. Когда я заводила об этом разговор, Юсеф с улыбкой пожимал плечами:
— Ладно, ведь я — иностранец. — Как будто это все объясняло.
Как-то я поинтересовалась, почему он не обедает в факультетском ресторане. Назвав стоимость обеда и переведя ее на «наши» деньги, Юсеф по своему обыкновению несколько раз повторил сумму и заключил:
— Слишком дорого. Мне не по карману. Да и зачем, если можно поесть яиц…
Образ жизни Юсефа меня поражал. Денег он получал не меньше, чем остальные студенты, и мог жить прилично. Но Юсеф клал все свои деньги в банк. Со временем я узнала, что прежде, когда он жил на родине, ему приходилось считать каждый грош, и он не мог избавиться от этой привычки.
Однажды я увидела его в парике. Он выглядел на редкость забавно. Парик налезал Юсефу на самые уши, и он очень походил в нем на бродячего клоуна. Но чтобы сделать ему приятное, я сказала:
— Юсеф, ты сегодня такой симпатичный…
В его глазах мелькнула радость:
— Симпатичный?! А я говорю — красивый. Понимаешь? Красивый. Хотя «симпатичный» тоже неплохо. Так я, правда, симпатичный?
Мне было его жаль, — он не стал ни красивей, ни симпатичней. Наоборот, еще уродливей и потешней.
— Где ты купил этот парик?
— Я не покупал.
— Откуда же ты его взял?
— Дали. Знаешь, сколько он стоит? — Произведя, как обычно, подсчет, он назвал цену в «наших» деньгах и протянул: — Мне бы за столько никогда не купить.
Я едва не прыснула со смеху: Юсефу с его маленькой сухой головой парик был явно велик.
— Так я в самом деле красив? — не отставал он, с самодовольным видом приглаживая волосы и поправляя парик. Мне стало грустно.
Бывало, что мы случайно встречались с ним по дороге на занятия. Останавливаясь у витрин, Юсеф первым делом глядел на цену, которую сразу переводил на «наши» деньги и, повторив свое «слишком дорого», сокрушенно качал головой и отходил. Не помню, чтобы Юсеф покупал что-нибудь, кроме еды, и то самую малость: булку и три-четыре яйца — вот и все. Одежду он донашивал старую, которую привез с собой шесть лет назад. Дома он целыми днями слушал Брассанса, свою единственную кассету, купленную давным-давно.
Однажды, когда я была у себя, кто-то позвонил в дверь. Я открыла и увидела Юсефа.
— Знаешь, Брассанс приезжает, — начал он прямо с порога. — Из Парижа. — Он переминался с ноги на ногу, видимо, желая сообщить еще что-то.
— Откуда ты знаешь?
— Уже афиши расклеены.
— И скоро он приезжает?
— Через месяц.
— Уж ты-то наверняка пойдешь?!
— Пойдешь… Билет, знаешь, сколько стоит? Шестьдесят франков! Шестьдесят франков… — Казалось, он только сейчас это понял и немедленно принялся считать. Получив какую-то астрономическую цифру, он с досадой произнес: — Как дорого, как дорого! Ну почему так дорого, бог ты мой?! Пойду… Не пойду… Как не идти, ведь Брассанс не каждый день приезжает…
Позднее, выйдя зачем-то из дома, я убедилась, что Юсеф не ошибся: афиши с портретом Брассанса попадались в городе буквально на каждом шагу. Билеты надо было заказывать за месяц. Я пошла в кассу. И когда кассирша, глядя на меня сквозь очки, спросила, сколько нужно билетов, я неожиданно – для себя сказала: «Два». На одном билете написала свое имя, на другом — имя Юсефа, отдала деньги и ушла. Мороз на улице пробирал до костей. Изрядно продрогнув, я добралась до дома и позвонила в дверь Юсефу.
— Где ты была? — спросил он.
— Купила билет на Брассанса.
— За шестьдесят франков? — Он посмотрел на меня с нескрываемой завистью.
— Я и тебе купила…
Он переменился в лице, даже стал заикаться.
— М-не… М-не?.. — Выхватив у меня билет и увидев на нем свое имя, он посмотрел на меня с глубокой признательностью. Я была тронута.
После этого при встречах со мной Юсеф не мог говорить ни о чем другом, только о концерте Брассанса. С каким нетерпением он его ждал!