Шрифт:
С некоторых пор я стал ощущать на себе ее дыхание и стал к ней готовиться… Я перестал строить планы далеко идущие и стал жить настоящим. Пришло мне время собраться с мыслями и прибраться в доме своем. Я начал с главного. Я взял в руки влажную тряпочку и начал с окон души моей…
Герман Градский был человеком в себе уверенным, если не сказать большего, самоуверенным. Уверенности же в своих силах Герману Градскому добавляло то обсто- ятельство, что он был человеком как состоявшимся в профессии, так и самореализовавшимся, успешным по жизни человеком. Поэтому и смею утверждать, что он к этим своим годам жил в свое удовольствие и на широкую ногу. Вместе с тем и как это, на первый взгляд, парадок- сально ни прозвучит, Градский был человеком по натуре своей крайне непритязательным.
ли не раз в неделю. Все дело в том, что одно из окон трех- комнатной квартиры, в которой юный Герман теперь про- живал вместе с родителями и двумя братьями, выходило на Гродненскую улицу, по которой в те годы в сторону Кунцевского кладбища шли скорбные процессии, одна за одной. Стоило только Гере услышать раздающиеся из-за окна тягучие звуки траурной мелодии, так его тут же бро- сало в дрожь и начинало подташнивать. Гера смертельно бледнел, а перед его глазами появлялись бесчисленные черные мурашки. Увидев перед глазами мурашки, юный Герман, не дожидаясь того, когда упадет в обморок, тут же сам падал на пол, закрывал ладонями уши, зажмури- вал глаза, сворачивался калачиком и так и лежал на полу до тех пор, пока звуки траурного похоронного марша не начнут отдаляться от него. Как только звуки похоронно- го марша смолкали, Гера открывал уши, осторожно под- ползал на коленях к окну, вставал к подоконнику во весь рост и, с опаской увидеть из окна очередного покойника в гробу, смотрел с испугом сквозь него в сторону Гроднен- ской улицы, где и видел хвост удаляющейся от него вниз по улице очередной скорбной процессии. Именно с этого времени, именно с возраста шести лет маленькому Гере и стали от случая к случаю мерещиться гробы и покойники. Кроме этого, он стал бояться скорой смерти своих родите- лей и высоты. Юному Гере казалось, что смерть их близка, неотвратима, и непременно не сегодня так завтра насту- пит. Он буквально сходил с ума, когда его мама станови- лась на подоконник и начинала намывать грязные окна тряпкой. Эти минуты – те минуты, когда мама, высунув- шись наружу из окна седьмого этажа, намывала окна, ста- новились для него невыносимой и ни с чем несравнимой пыткой. Намывая окна, мама изворачивалась так, что уму- дрялась стоять одной ногой на жестяном отливе, при этом чуть касаясь другой ногой подоконника. В такие момен- ты у Германа начинала кружиться голова, и ему казалось, что вот-вот мама оступится, поскользнется, не удержит- ся и полетит с истошным криком вниз головой. Чтобы не увидеть этого, Герман разворачивался к окну спиной, затаивался и старался не дышать до тех пор, пока мама не
вымоет окно и не соскочит после этого с подоконника на пол. Мама Германа имела привычку намывать окна в квар- тире каждый год и, как правило, весной, поэтому-то Гер- ман и недолюбливал весну. С годами Герман все больше и больше опасался за жизнь своих родителей, предчувствуя их скорую смерть. Можно было смело и без каких-либо натяжек считать Германа Градского натурой впечатли- тельной, склада ума мистического, страдающего, ко всему прочему, не только навязчивыми фобиями и комплекса- ми, но и свойственной многим горделивым и тщеславным натурам манией величия. Не трудно себе представить, что творилось в душе у Германа, когда его в возрасте десяти лет, уже после того, как приняли в пионеры, повезли вме- сте со всем классом в Мавзолей на Красной площади. Он смотрел с сосредоточенным выражением лица в сторо- ну резвящихся одноклассников и искренне недоумевал:
«Чему они так радуются? Ведь их же не в кино, не в цирк и не в зоопарк везут? Чего здесь хорошего на покойника в гробу смотреть? Как им всем не страшно?» В очереди к Мавзолею Герману пришлось стоять недолго, не больше часа. Но и этого времени ему вполне хватило для того, чтобы в самошном деле соприкоснуться с тенями и в пол- ной мере ощутить на себе дыхание загробного мира, все его, так сказать, прелести. Первые ведения стали посе- щать Германа еще в метро, когда поезд въехал в короткий тоннель, который начинался сразу после станции метро
«Кутузовская». Именно тогда Герман испугался замкнуто- го пространства и в первый раз от страха прикрыл глаза. Как только прикрыл глаза, так сразу и услышал под шум и стук колес траурную мелодию. Но вскоре поезд выехал из тоннеля, стало светло, и мелодия похоронного перестала доноситься до его ушей. Герман получил короткую пере- дышку и открыл глаза. Поезд остановился на станции метро «Студенческая», двери вагонов распахнулись, Гер- ман вздохнул и перевел дыхание. Двери вагонов захлоп- нулись, поезд тронулся с места, набрал ход, и через сотню другую метров вновь исчез под землей. За окнами ваго- нов стало темно, как в ночь, Герман прикрыл глаза. Но только в этот раз не на короткую минуту, а на несколько
минут. Все это время ему казалось, что он едет в сторону Мавзолея не в окружении живых людей, но в окружении лежащих в гробах покойников. Ему казалось, что он и сам в любую минуту может умереть, уже после того, как поезд остановится посреди тоннеля и он вместе со всеми будет заживо погребен под землей… К тому моменту, когда Гер- ман переступал порог Мавзолея, он был ни жив ни мертв. Когда же он бросил неосторожный взгляд в сторону сар- кофага и увидел там лежащую в гробу мумию, то и вовсе потерял сознание и рухнул навзничь на пол. Именно тог- да, уже после того, как Германа на руках вынесли из Мав- золея и он пришел в себя, Герман и стал недолюбливать как самого покойного вождя, так и все то, что с ним в то время было так или иначе связано…
Что же касательно страсти Германа Градского до азартных игр, то к этому, сама того не ведая, приложила руку вся та же его мама. Именно она и подвела шестилет- него Германа в первый раз к игровому столику. Именно она и усадила его рядом с собой за него. И именно она, а не кто-нибудь другой, и сделала первую в жизни Германа ставку, бросив три копейки на кон стола, когда он еще в садик ходил. Именно в этот день, в тот день, когда Герман сорвал с игрового стола свой первый в жизни куш, он и познал магию чисел и звон золотых монет. Его удивлению не было предела, когда прямо перед ним, прямо перед его носом, положили семьдесят две копейки вместо тех трех, которые его мама только что поставила на кон. В глазах юного Германа это было похоже на сказку. Он смо- трел на рассыпанные по столу деньги и принимал это за волшебство. Сверкающие всеми цветами радуги монет- ки завораживали Геру. Гера протянул к монеткам руку и сложил их в горочку. После чего и стал любоваться ими. Гера смотрел на выложенные перед собой монетки как на горочку золотую. В этот самый момент у него загорелись глаза, и он понял, что на белом свете не только в сказках, но и в жизни случаются чудеса. Для этого всего лишь надо вовремя поставить на кон и вслед за этим выиграть. Труд- но сказать, как бы вообще сложилась вся его дальнейшая жизнь, не выиграй он в тот теплый июльский вечер сразу
семьдесят две копейки уже после того, как над игровым столом, к разочарованию многих за ним присутствующих, прозвучала цифра за номером двадцать шесть, ставшая впоследствии для Градского одной из любимых. Един- ственно, кто от души тогда порадовался этому событию, так это сидевшая с ним бок о бок на лавочке мама. Как только из мешочка появился бочонок с этой цифрой и кричащий игрок возвестил об это всем тем, кто находил- ся в этот вечер за игровым столом, его мама воскликнула от радости: «Гера! Сынок! Ты выиграл! У тебя вся строка фишками заставлена!» Сказав это, мама Германа поста- вила на цифру двадцать шесть еще одну зажатую у нее в руках фишку. В это же время кто-то из игроков произ- нес с досадой: «Надо же, везучий какой! Только присел за стол, и на те, сразу же и выиграл! Да без свары, один выи- грал, всего-то по одной карточке выиграл». Именно в этот момент Герман и почувствовал свою уникальность. Имен- но в этот момент у него и появились зачатки тщеславия. И естественно, и что теперь об этом говорить, с этого дня находившийся во дворе его дома столик для игры в рус- ское лото стал для него любимым. Но длилось это недол- го, уже через два месяца взрослые дяди и тети перестали подпускать Геру к cтолику, и все потому, что он практиче- ски всегда их обыгрывал! Настолько юному дарованию везло тогда в игре. Но когда Герману исполнилось семь лет и он пошел в школу и повзрослел, стали опять под- пускать. Когда же Герману шел девятый год, этот столик и вовсе был прикрыт местным участковым капитаном Гавриковым. Прикрыт после того, как его жена Людка Гаврикова умудрилась просадить за один вечер за этим самым столиком аж целых пять рублей с копейками, за что и получила от мужа в лоб. Хотя столик и был местным участковым прикрыт, но дело-то было уже сделано. К это- му времени Герман Градский не только играл на деньги во что только можно и во что только нельзя, но и капиталец кой какой успел скопить. Настолько он был как береж- лив к деньгам, так и везуч в игре. Он всегда был теперь не только азартен, но и бережлив к деньгам, он умел их скапливать и знал им цену. Именно поэтому, а не по какой
иной причине, из него и получился неплохой коммерс в те самые годы, когда только начиналась Горбачевская пере- стройка, так похожая по прошествии тридцати с лишним лет на Хрущевскую оттепель. Прошло десять лет с начала перестройки… К этому времени Герман Градский превра- тился из достаточно неплохого коммерса перестроечной поры в успешного предпринимателя Ельцинской…
Градскому шел тридцать пятый год, он был женат единственным браком. Сегодня, одиннадцатого мая одна тысяча девятьсот девяносто шестого года, у его супруги Стеллы был очередной, уже тридцать четвертый по сче- ту, день рождения. И это был хоть и не юбилей, но все же заслуживающее внимания и уважения событие. Дата, так сказать! На часах было начало одиннадцатого, был чудесный субботний день. Герман уже второй час сидел на кухне и предавался грустным размышлениям, отхле- бывая накрепко заваренный им же самим чаек. Сегодня у него было как раз плохое, никакое настроение. Скверное и ужасное настроение, и все оттого, что он накануне про- садил восемь тысяч долларов в казино «Метелица». Кро- ме всего прочего, у Градского дико болела голова. Герман вчера, уже глубоко за полночь, после того как остался без лове, нажрался, как последняя скотина, водки и вообще не помнил, как оказался после этого дома. Как проиграл последнюю крутку на рулетке, он помнил, а вот то, как попал после этого домой, уже нет, увы, и не помнил. Он не помнил, ни в каком часу зашел в квартиру, ни то, как раз- делся, ни то, как лег в кровать, ни то, как заснул. Герман знал, во сколько он проснулся, знал, как у него болит голо- ва, и знал, сколько вчера проиграл. Помнил он, конечно, и о дне рождения своей жены, будь оно не ладно. Сегодня поутру у Германа Градского не только болела голова, но и, что называется, свербило в одном месте. Ему никак не давал покоя его вчерашний безрассудный проигрыш, и он только что и думал о том, под каким бы благовидным предлогом свалить поскорее из дому. Ему позарез надо было оказаться в казино для того, чтобы там же и оты- граться. Но, как назло, сегодня была не только суббота, но и день рождения жены, а посему и шансов вырваться из