Шрифт:
ГЛАВА 1
Хозяин ресторана махнул рукой таперу, и танго оборвалось. Пара остановилась посредине пустого зала.
— Ну, как? — спросила худощавая блондинка. И, освободившись из объятий партнера, подошла к хозяину, толстяку с потным лицом, присевшему на край одного из столиков.
Тот только пожал плечами.
— Не годится? — безучастно бросила блондинка.
— Какое там! Держаться совсем не умеет. Был бы хоть собой хорош.
Подошел и мужчина.
Блондинка окинула его внимательным взглядом. Потертый
— Раньше-то вы где-нибудь танцевали?
— Нет. То есть да. Танцевал. Только, конечно, в своем кругу. Находили даже, что неплохо танцевал.
— Где же вы танцевали? — равнодушно осведомился хозяин.
Кандидат в распорядители танцев печально повел глазами по залу.
— У себя дома, в Лыскове. Толстяк рассмеялся:
— Варшава, дорогой мой, это вам не Лысков. Тут, знаете, нужен блеск, шик. Скажу откровенно: не годитесь. Поищите лучше другую работу.
Он повернулся на каблуках и направился к буфету. Блондинка побежала в гардероб. Тапер закрыл рояль.
Незадачливый танцор не спеша перекинул через руку плащ, нахлобучил на лоб шляпу и двинулся к выходу.
В ноздри ударил манящий запах кухни: с бутербродами на подносе пробежал мимо мальчик-кельнер.
Горячие потоки солнечных лучей заливали улицу. Приближался полдень. Прохожих было мало. Медленным шагом пошел Дызма к Лазенкам. На углу Пенкной он остановился, засунул руку в карман жилета и вынул никелевую монету.
«Последняя», — мелькнуло в голове.
Он подошел к киоску с папиросами.
— Две «Гран-при».
Дызма сосчитал сдачу и машинально зашагал дальше. Остановился у трамвайной остановки. Какой-то старик с палочкой глядел на него тусклыми глазами. Элегантная дама с ворохом свертков пристально смотрела вдаль, поджидая трамвай. Тут же нетерпеливо вертелся мальчик с книгой под мышкой. Собственно, это была не книга, а серая полотняная папка. Когда мальчик поворачивался боком, в папке можно было разглядеть письма и пачку квитанций, на которых расписываются при получении корреспонденции.
Дызма посмотрел на мальчика и вспомнил, что он сам носил такую же папку, когда служил посыльным у нотариуса Виндера. Это было еще перед войной, незадолго до того, как он получил место почтового чиновника в Лыскове. Только у нотариуса конверты были всегда голубые, а эти — белые.
Подошла девятка. Не дожидаясь, пока трамвай остановится, мальчик на ходу вскочил на заднюю площадку, зацепился папкой за поручень и рассыпал письма.
«Повезло молокососу — сегодня сухо», — подумал танцор, глядя, как мальчик подбирает письма.
Трамвай тронулся, и одно письмо, соскользнув со ступенек, упало на мостовую. Дызма, подняв белый конверт, помахал им вслед уходящему трамваю, но мальчик был так поглощен возней с папкой, что ничего не замечал вокруг. На конверте из дорогой бумаги от руки был написан адрес:
Пану председателю Артуру Раковецкому
Местное Уяздовская аллея, 7
В незапечатанном конверте находилась сложенная пополам изящная карточка. На одной стороне было напечатано что-то по-французски, а на другой, вероятно, то же самое, по-польски:
«Председатель Совета Министров имеет честь просить ясновельможного пана председателя принять участие в банкете, который будет дан 15 июля с. г. в 8 часов вечера в салонах первого этажа Европейской гостиницы по случаю приезда его превосходительства канцлера Австрийской республики».
Внизу мелкими буквами добавлено: «Фрак, ордена».
Дызма еще раз прочел адрес: Уяздовская аллея, 7. Не отнести ли? Авось дадут злотый… Попытка не пытка. Номер семь! Ведь это в нескольких шагах отсюда.
В списке жильцов против фамилии «А. Раковецкий» значилось: кв. № 3, бельэтаж.
Дызма поднялся по лестнице, несколько раз нажал кнопку звонка. Появился дворник и сказал, что пан председатель уехал за границу.
— Не везет!
Дызма пожал плечами и с письмом в руке побрел домой.
Минут через сорок добрался он до Луцкой улицы. Поднявшись по скрипящей деревянной лестнице на пятый этаж, повернул дверную ручку.
Из распахнутой двери хлынули разом запахи тесной дешевой квартиры: вкусный — жареного на сале лука, кислый — от мокрых пеленок. Из угла послышался женский голос:
— Дверь закройте, сквозняк. Простудите ребенка! Дызма буркнул что-то себе под нос, снял шляпу, повесил пальто на гвоздь и сел у окна.
— Ну что? — спросила женщина. — Не нашли места?
— Пока нет…
— Эх, пан Дызма! Напрасно вы здесь пороги обиваете. Сколько раз говорила вам! В деревне, в провинции легче кусок хлеба найти. Известное дело — мужики.
Он ничего не ответил. Третий месяц Дызма сидел без работы — с тех пор, как закрыли бар «У слона» на Панской улице. В баре он как-никак зарабатывал ежедневно игрой на мандолине пять злотых. Кроме того, бесплатный ужин. Правда, биржа труда послала его на строительство железнодорожного узла, но Дызма не ладил там и с инженером, и с мастером, и с рабочими. Через две недели его уволили. В Лыскове же…
Женщина, вероятно, думала о том же. Она спросила:
— Пан Дызма, а не лучше ли вам вернуться в свои края, к родным? Там-то уж всегда найдется для вас работа.
— Говорил же я вам, пани Валентова, нет у меня родных.
— Умерли?
— Умерли.
Валентова дочистила картошку и поставила котелок на огонь.
— Тут, в Варшаве, люди не те, да и работы нет, — начала она снова. — Взять хоть моего: работает только три дня в неделю, едва на еду хватает, а их директор Пурмантер, или как его там, говорит — еще, может, совсем закроют фабрику, нет, мол, сбыта. Если б не Манька, то и за квартиру платить было бы нечем. Замучилась девка, а что с того? Если двух гостей в неделю не подцепит…