Карьера Югенда
Шрифт:
– Русские развлекут! – жестоко парировал я.
Я нетвёрдо подошёл к столу, налил воды, снова проглотил целый стакан одним глотком. Как будто полегчало… я упал на постель и почти уснул. Принимать вертикальное положение моё тело сегодня решительно отказывалось.
– Ты их боишься, – разочарованно протянул Дитрих и завозился в кресле. Оно жалобно заскрипело. – Вот уж от кого не ожидал, так это от тебя. Как тебе не стыдно!
– Да никого я не боюсь! – взорвался я. – Вы все свихнулись, что ли? Одна мне с утра дарит какой-то многозначительный платочек, другой заставляет воевать с теми,
Дитрих сделал в мою сторону протестующий жест. Тихо и внушительно он произнёс:
– Ты же понимаешь, что за такие разговоры можно… – и тут же осёкся. Я приподнялся на локте и веско спросил:
– А как они узнают?
Дитрих тяжело вздохнул, поняв, что и этот диалектический спор, как он сам изволил выражаться, им проигран. Дитрих поднялся и скорбно оглядел на меня. Так доктор на утреннем обходе смотрит на безнадёжного больного.
–Ты хоть при других-то не болтай таких глупостей. Вообще-то я зашёл тебя предупредить. Двадцать первого в шесть утра отходит наш поезд. Ты проводишь меня?
Я лежал на постели, закинув руки за голову, и невозмутимо разглядывал этого феодала, будущего обладателя мраморного замка.
– Разве что взглядом, – хладнокровно ответил я. – Я буду жарить рождественского гуся к твоему приезду.
Неожиданно глаза Дитриха странно заблестели и увлажнились. Вот тогда я вправду перепугался, соскочил с постели и обнял его.
– Конечно же, я приду! – закричал я возмущённо. – Хоть я и в отпуске.
Дитрих двинулся к выходу. Уже в дверях он обернулся и снова скорбно посмотрел на меня. Я ждал каких– то тёплых слов, но услышал безнадёжное:
– Ты хоть инструкцию прочитай.
Я по-молодецки отдал ему честь и гаркнул что есть мочи, на манер прусского солдата:
– Слушаюсь, ваше благородие!!!
Дитрих вздрогнул. Родная беспомощная улыбка озарила его лицо. И тут же погасла. Малыш снова что-то вспомнил.
– Дубина! – Дитрих с размаху швырнул в меня моими брюками, подвернувшимися ему под руку. – Посмотри на часы! Какой ты разгильдяй, Ганс!
– На сегодня аудиенция окончена. Я не в силах… – начал было я.
– Что?! – возмущённо взвизгнул Дитрих. – Так ты соврал мне вчера?
Я окончательно перестал что-либо понимать.
– Соврал? – переспросил я. – О Господи!
Я вспомнил о брюнете, истинном немце, который не пускает меня на войну. Дитрих смотрел на меня так, что я не посмел признаться, что… Может, он забудет в дороге? Я с трудом поднялся и принялся одеваться. Почему я такое трепло?! Боже, уже почти восемь!
…В гараже войсковой части было, как всегда тихо, темно и уютно. Это мои владения. Рабочий инструмент поблёскивал, всё на своих местах. Красота!
– Где он? – Дитрих вертел головой, как птенец, силясь разглядеть хоть что-то во мраке гаража после щедрого июньского солнца.
В углу под брезентовым чехлом, смирно, как конь на привязи, стоял Отто. Я подошёл к нему и торжественно сдёрнул чехол. Отто сдержанно засверкал в полумраке вороной сталью.
– Отто – это мотоцикл! – ловко копируя манеру фюрера, объявил я. – Он -чистокровный
–Чёртов идиот! – заорал Дитрих. – Что ты вечно дурачишь меня, солдата вермахта?! Бездельник! Дубина!
– Склочность не к лицу солдату вермахта. Не горячись, детка, – с достоинством заметил я.
– Не называй меня так! – звонко крикнул Дитрих.
Я погладил Отто по прохладному металлическому боку и спокойно заметил:
– Не так уж и плох этот Версальский договор.
– Что? Что ты несёшь?! – изумился Дитрих, и тут же воровато оглянулся. – Замолчи! – прошипел он.
Но я знал, что в гараже никого, кроме нас, нет.
– Если бы не он, «Баварские моторы» не перешли бы с самолётов на мотоциклы.
– Ничего, мы и на мотоциклах покорим Европу, – неожиданно спокойно ответил Дитрих. Я-то знал, что он быстро успокоится. – А потом мы избавим весь цивилизованный мир от этой красной чумы. Всё по порядку. Сначала – Париж, потом – Москва. Ладно, я пошёл. Мне пора.
И Дитрих вышел, по-военному чётко печатая шаг.
VI
Родительская гостиная вся была залита уютным тёплым светом. Сотней фанфар гремел народный приёмник. Он висел на стене, на самом видном месте. Стоит всего тридцать пять марок – самый дешёвый в мире! Отгремел оркестр, и начались сводки с фронтов Верховного главного командования. Вот это всегда интересно послушать! Мы побеждаем, – везде и всех! Аж дух захватывало, какая у нас армия, а техника какая! Воинская доблесть – немецкая национальная черта. И мы это доказываем. Всему миру. Ежедневно!
Как солнце, светила нам лампа под огромным жёлтым абажуром. Она с умилением смотрела на тщательно сервированный стол, уставленный домашними яствами, умело приготовленными мамой.
Мы чинно расселись – родители, я и Магда. Я почти пришёл в себя после вчерашней попойки. Хотя немного подташнивало. Не то после вчерашнего, не то от разговоров про грядущий военный поход. Отец неторопливо разлил – нам шнапс, дамам – вино.
Радиоприёмник ужинал вместе с нами. Эффектные позывные предваряли долгожданную победоносную фронтовую сводку. Каждую сводку венчал бравурный военный марш. Но с особым трепетом мы ждали радиорепортажей с места событий – их передавали прямо с самолёта, с авианосца, из танка! Свист, вой, стрёкот – но всё под полным контролем наших солдат, и нашего фюрера! Немецкий лётчик может одной рукой вести воздушный бой, а другой – репортаж. Я и сам знаю, что это – правда!
Бывали даже прямые телерепортажи, непосредственно с места событий. Мы собирались дружно, человек по пятьдесят, с соседями, под открытым небом и видели своими глазами, как высоко мастерство наших воинов. Действительно, выше небес! Главное, это было чистой правдой, ничуточки не преувеличено! Фронтовые сводки германского командования были надёжны, даже наши враги это признавали, скрипя зубами.
Мы отложили вилки и превратились в слух. Вся Германия в эти моменты превращалась в одно огромное ухо – шутка ли, семьдесят миллионов человек одновременно слушали радио!