Карьеристки

Топаз бурей ворвалась в кабинет секретариата.

— О Боже! — завопила она. — О мой Боже! Я добилась! Я добилась! Не могу поверить! Ровена, ты просто гений! Я твоя вечная должница. Ну просто нет слов.

Она шлепнулась в выцветшее бархатное кресло, откинув с лица прядь локонов, таких пламенно-рыжих, что порой они казались красными.

Ровена повернулась к ней от компьютера и вздохнула. Она с утра составляла изящное письмо-приглашение Гарри Линикеру — приехать в Оксфорд и выступить

— О чем ты?

— «Таймс»! «Таймс»! Там прочитали, им понравилось, они просят восемьсот слов о студенческих стипендиях! Меня опубликуют в национальной газете! О дорогая, я просто не знаю, как тебя благодарить! — выпалила Топаз.

— Здорово, действительно здорово. Я рада, — сказала Ровена. — Ты прекрасная журналистка, и газете просто повезло, что ты будешь с ней сотрудничать.

— Но все же это ты, ты. Без тебя ничего такого не вышло бы.

— Чепуха. Мой отец всего-навсего проследил, чтобы твоя статья легла на стол нужному человеку. Стивенс никогда бы не принял ее, если бы она ему не понравилась, — твердо заявила Ровена.

Девушки с любовью смотрели друг на друга.

— Талант — единственное, что принимается в расчет, — добавила Ровена.

— В таком случае у тебя-то всегда все будет о'кей, — засмеялась Топаз.

Они являли собой поразительную парочку. Всем на удивление. Такие разные, что окружающие никак не могли взять в толк, с чего бы им дружить: Топаз Росси — воплощение жизненной энергии, дерзкая, громогласная и к тому же самая красивая американка в Оксфорде; Ровена Гордон — тонкая, гибкая блондинка, холодная, с твердым характером, до мозга костей дочь джентльмена.

А все началось с того, что Топаз брала интервью у Ровены для университетской газеты «Червелл». Было это на втором курсе колледжа, после того как Ровена с ее изысканными манерами победила с большим отрывом на выборах в студенческий комитет. Росси, готовясь к интервью, почти возненавидела свою героиню: Ровена Гордон — еще одна высокомерная британская аристократка, балующаяся студенческой политикой перед тем, как заключить выгодный брак и осесть в каком-нибудь замке. Топаз — истая американка — презирала таких девиц, ее идеалом была женщина, боровшаяся за право трудиться, зарабатывать на жизнь, чтобы быть независимой.

Первая встреча с Ровеной лишь укрепила Топаз в ее неприятии. Стоит посмотреть, как эта Гордон одета! Костюм от Армани стоил столько, сколько Топаз имела в год. Длинные, безупречно подстриженные волосы, изысканная косметика, дивный аромат духов, изящные золотые украшения…

— Как ты считаешь, почему ты выиграла? — равнодушно задала свой первый вопрос Топаз.

Ровена холодно посмотрела на нее. Проклятые американки!Посмотрите-ка на эту девицу! Из откровенного декольте нагло торчат груди, ноги длиной чуть ли не в милю, все на виду — замшевая мини-юбка дюйма три длиной. А волосы! Грива рыжих взлохмаченных кудрей закрывает полспины. Расхаживает здесь как хозяйка. Ясно, каким образом она стала штатным сотрудником студенческой газеты меньше чем за семестр.

— Потому что очень упорно работала весь семестр, часто выступала на собраниях, собрала больше всех денег от спонсоров, — коротко ответила Ровена. — Можно подумать, ты сама это не знаешь, иначе почему тебе поручили писать про

— Потому что я лучшая журналистка в газете! — выпалила Топаз.

Секунду они не отрываясь смотрели друг на друга, а потом Топаз примирительно улыбнулась и протянула руку.

К концу дня они заключили союз.

В следующие две недели Ровена и Топаз стали близкими подругами, удивив всех знакомых. Но по своей природе они оказались похожими гораздо больше, чем могли заметить окружающие. Обе уже совершили свою самую большую ошибку в глазах родителей, явившись на свет девочками.

Эрширские Гордоны вели свою непрерывную линию от шотландских фермеров уже больше тысячи лег. Акры земли и герб спокойно передавались от отца к сыну в течение нескольких поколений. Потом произошел сбой. Чарльз Гордон, отец Ровены, никак не мог заполучить сына. У жены было три выкидыша, после которых, вопреки предсказаниям докторов, была зачата Ровена. Когда Мэри Гордон после стольких неудач наконец разрешалась от бремени в лондонской больнице, ее гордый муж в соседней комнате повторял имена — Ричард, Генри, Дуглас, Вильям, Якоб. В три ночи к нему вошла сияющая медсестра.

— С ним все в порядке? — взволнованно спросил Чарльз.

— Она в порядке, сэр, — улыбнулась девушка. — У вас прелестная дочь.

Джино Росси мог бы посочувствовать Чарльзу Гордону, хотя у него-то было три отличных сына. Все соседи завидовали, но он хотел еще одного. Жена устала от бесконечных родов, и Джино решил: на этот раз — последний ребенок. Когда же родилась девочка, он почувствовал себя страшно обманутым. Что делать Джино Росси с дочерью? У него никогда не было сестер. Он даже не знал, как к ним подступиться. И, потрепав малышку по головке, предоставил ее целиком заботам матери. Анна Росси назвала дочь Топаз. В честь любимого камня и потому, что у новорожденной на голове торчал хохолок золотых волос.

Ровена Гордон не нуждалась ни в чем. С того момента, как на крестины ее завернули в фамильные старинные кружева, она была обеспечена всем. Абсолютно. В шесть лет ей купили пони. В семнадцать — машину. А между этими датами — отменные туалеты, незабываемые каникулы в горах, уроки танца, врач на Харли-стрит, исправляющий прикус — словом, все, что только мог придумать отец. И что помогло бы ему заглушить истинные чувства — острое разочарование, ощущение предательства. До шести лет он просто избегал Ровену, позже или выходил из себя из-за ее детских шалостей, или относился к ней с холодной вежливостью. Мэри Гордон вела себя не лучше. Она словно обижалась на дочь из-за того, что отец ее не любит. В семь лет девочку отправили в закрытую школу, и там она почувствовала себя более уютно, чем дома.

Когда Ровене исполнилось десять, случилось чудо: Мэри Гордон в сорок один год снова забеременела и точно в срок родила ребенка. На этот раз мольбы Чарльза были услышаны, в сорок семь лет он стал отцом долгожданного, вымоленного сына — Джеймса Гордона, единственного наследника имения и фамилии. Родители были вне себя от радости, все их внимание сосредоточилось на малыше. Чарльз Гордон больше никогда не был резок с дочерью — он ее просто не замечал.

Ровена, которая поначалу страдала от холодности родителей и изо всех сил старалась, чтобы ее полюбили, теперь замкнулась в себе и по мере взросления решила строить свой собственный мир, полагаясь только на свои силы.