Карьеристки
Шрифт:
— Ну что ж, спасибо за встречу, — сказала она. — Я свяжусь с тобой.
Девушки сидели в комнате Топаз в Сент-Хилд и пили чай из огромных кружек, пачкаясь шоколадным бисквитом, листая номера «Червелл», отбирая лучшие материалы в папку Топаз. В комнате Топаз когда-то жил преподаватель, а позднее, приспосабливая ее для более скромных потребностей новичков, ее разделили точно пополам, сделав две, и Топаз досталась половина окна с видом на реку, текущую между замечательными садами Хилд. За окном пламенели розы и кусты жимолости. И Топаз, и Ровене это очень нравилось.
— Боже, я так устала, — пожаловалась Топаз. — Чертовы компьютеры хлопнулись в три ночи, и нам всем пришлось печатать на машинке. Ты когда-нибудь пила коку из банки, которая только что была пепельницей? Нет? Вот так-то.
Ровена не могла смеяться с набитым ртом.
— Завтра у меня консультация по Мольеру. Никак не могу пропустить, я в прошлый раз болела. А это — сама понимаешь… Потом надо будет кое-что вынуть отсюда… — она похлопала по папке, — показать… Знаешь, я могу все испортить, потому что сейчас очень злая.
— А ты всегда злая, Топаз, — сказала Ровена.
— Вот, принесла тебе подарок, — Топаз вынула последний номер «Ванити фэр». — Здесь здоровенный кусок о Дэвиде Джеффине.
— Ой, здорово, — Ровена схватила лист. — Дэвид Джеффин…
— …он Бог, я знаю, знаю, — сказала Топаз.
Ровена поклонялась Дэвиду Джеффину, легендарному американскому музыкальному магнату, основавшему две компании грамзаписи с нуля — обе раскрутились с огромным успехом. Он сам себя сделал миллиардером, не имея ни цента. Ровена держала над кроватью статью о нем, вырезанную из «Нью-Йорк таймс».
— Ну и что? — спросила Ровена, защищаясь. — Ты же прошла бы милю по битому стеклу, чтобы пять минут побыть с Тиной Браун?
— Я прошла бы десять миль, — вздохнула Топаз, вообразив возможность такого счастья.
Тина Браун — молодая, красивая, удачно вышедшая замуж женщина, владелица самого мощного журнального концерна в мире. По крайней мере так думала о ней Топаз Росси. Тина оставила Оксфорд, занялась редакторским делом, и тираж каждого журнала, который она лишь удостоила взглядом, удваивался. Сейчас Тина возглавляла «Ванити фэр» — она превратила издание в коктейль из броскости и основательности, благодаря чему журнал выглядел привлекательнее «Космополитэн», если такое вообще возможно.
— Да, я хотела бы добиться того же, чего и она, черт побери, — сказала Топаз.
— Так у тебя есть «Червелл».
— Но это не «Ванити фэр». Не так ли? — саркастически спросила Топаз.
— Но это начало, — настаивала Ровена. — И ты уже проникла в «Таймс».
— Это верно, — согласилась Топаз, и ее дурное настроение улетучилось. — А как твои дебаты?
— Никаких проблем, — сказала Ровена, абсолютно уверенная в себе. — Джилберт Докер? Да я разнесу его в пух и прах!
— А что сказал Питер? — поинтересовалась Топаз и неожиданно покраснела. Почему-то, говоря о Питере с Ровеной, она всегда ощущала себя какой-то грязноватой. Ровена все еще девственница, что в общем-то удивительно.
— Он сказал — подумает, — ответила Ровена. — А ты с ним сегодня вечером встречаешься?
— Да, — сказала Топаз. Она радовалась, что Ровена сама занялась этим делом, ей бы очень не хотелось обсуждать с Питером политику.
Подруги помолчали.
— Ну ладно, хватит о Питере, — сказала Ровена и взялась за статью о Магдален Мэй Болл.
Над головой Топаз торчали острые шпили города, протыкая черное небо. До берега реки всего несколько футов — несмотря на жаркие волны удовольствия, Топаз различала тихое бормотание воды. Боже, как красиво. В Нью-Йорке городские огни гасили все звезды, а здесь, под руками Питера, доводившими ее до экстаза, Топаз видела золотые камешки, усеявшие небо.
Язык Питера полз по ее спине, кончики пальцев касались груди, не то щекоча, не то лаская, от чего тело Топаз трепетало. Она раздвинула ноги, готовая с радостью принять Питера, она ощущала его вес, чувствовала огромное мужское желание. Ей нравилась его сила, и иногда ей хотелось, чтобы он был погрубее с ней, но это не его стиль. Для него секс — искусство.
Его пальцы скользили под одеждой Топаз, пробираясь к животу и самым деликатным местам. Ей хотелось, чтобы он гладил их, а она бы млела…
Она ощутила новый прилив желания и застонала. Сейчас он как бы изучал ее тело. Питер знал, чего коснуться, чтобы завести девчонку. Топаз прижалась к нему, извиваясь, он просто зашелся и больше не мог сдерживаться.
Топаз двигалась вместе с ним, распаляясь все сильнее. Она чувствовала — уже вот-вот вознесется на вершину удовольствия, изогнулась и крепко сжала ягодицы. Питер вскрикнул, пораженный новым приступом желания, и слегка отстранился, приготовившись войти в нее. Топаз шире открылась навстречу, и волны страстного желания накрыли ее с головой.
— Ну же, дорогой, — бормотала она, и Питер двигался вверх-вниз. Он почти полностью выходил из нее, а потом устремлялся в беспредельные глубины успокаивающей влаги. Его рывки становились все мощнее, он тоже был близок к концу. Питер положил руки ей на плечи, крепко вцепился и с фантастической скоростью задвигался. Топаз взвыла, не думая о том, что кто-то может проходить через луг и увидеть их. Она была уже на грани. Наконец по всему телу пробежала дрожь. Питер удовлетворенно расслабился, распластавшись на ней.
Топаз поцеловала его в плечо.
— Ты замечательный, — прошептала она.
— Я? О, дорогая! Ты фантастична.
Он скатился с нее и лег рядом. Утомленные страстью, они лежали на берегу реки.
— Так романтично, — проговорила Топаз. — Я просто не могу поверить.
Она была невероятно счастлива. Питер такой нежный, такой изобретательный, такой ласковый. Неуклюжие бруклинские мальчишки совершенно на него не похожи, а ее отец заставлял ее выбрать мужа из них. Если бы Джино увидел этого потрясающего, богатого английского джентльмена, он бы просто зашелся. Топаз не могла отказать себе в желании пофантазировать — она приводит Питера на ужин, а ее отец лезет вон из кожи, чтобы поцеловать его в задницу. Хотя она для себя решила — ее ноги больше не будет в той дыре.