Карфаген должен быть разрушен (др. изд.)
Шрифт:
— Нам, римлянам, покровительствует Марс, — возразила Корнелия.
— И Фортуна! — вставил Полибий.
— Может быть, и Фортуна, — продолжала Корнелия с улыбкой. — Но музы редко опускаются на нашу почву, чуждую искусствам. Впервые мы увидели у себя Талию [36] .
— Благодаря Плавту?
— Ты читал Плавта? — удивилась Корнелия.
— Я учил по его комедиям язык твоего народа.
— Да, Плавт — достойный ученик Менандра, — продолжала Корнелия. — Но Теренций — поэтичнее и возвышеннее.
36
Талия —
— Я ничего о нем не слыхал. Судя по имени, он из знатного римского рода.
— О нет, он пун. Восьми лет был продан сенатору Теренцию и воспитан им как свободный юноша. У Теренция божественная латынь.
— Но я не готов писать историю на латыни, — возразил Полибий. — Она, несмотря на все мои усилия, останется для меня чужим языком.
— Ты меня не понял, — мягко проговорила Корнелия. — Я рассказала о Теренций, чтобы тебя вдохновить. Теренций уже прославился среди ценителей искусства. Я уверена, слава ожидает и тебя, когда-нибудь ваши имена будут стоять рядом.
— Но это обязывает нас познакомиться теперь, — рассмеялся Полибий.
— Я об этом подумала. В ближайшие нундины, если не возражаешь, тебя посетят Публий с Теренцием.
Она ушла. Но в таблине, как воспоминание, остался запах кинамона. Полибий вздохнул и задумался.
— Что же тебе принесла ромейка? — входя, спросил Исомах.
— Как говорят, вести. Насколько я понял, разбор библиотеки закончит другой. А мне поручено писать историю.
— Ты согласился?
— В первый день, лишь только я сошел на берег Италии, мне объяснили, кто я и что должен был оставить дома. Я, бывший на родине вторым человеком в государстве, должен подчиняться воле тех, кто лишил меня родины и выбора. К этому трудно привыкнуть. Но на сей раз их воля совпадает с моим желанием. Мне хочется высказать кое-какие мысли. И хорошо, что героем моего повествования станет Сципион.
— Приемный отец Публия? — спросил Исомах.
— Нет. Отец его приемного отца и отец Корнелии. Ту ромейку, которая нас посетила, зовут Корнелией. Запомни это имя. Ее отец был великим полководцем. Он разбил непобедимого Ганнибала, но не стал разрушать Карфаген, а карфагенян не превратил в рабов. Вот бы у кого поучиться нынешним ромеям, так поступившим с твоим народом.
— Наверное, это был хороший человек?
— Не знаю, — ответил Полибий не сразу. — Но бесспорно умный.
ПОИСКИ
Только что прошел дождь, и грунтовая дорога, огибавшая холм, стала скользкой. Мулы шли мелким, неровным шагом. Ноги вязли в размокшей глине, и, чтобы не упасть, Андриск то и дело хватался за повозку.
Местность на южном склоне холма казалась тщательно ухоженной: деревья росли ровными рядами, и по ним вились виноградные лозы, достигая всюду одинаковой высоты. Не было видно обычных нагромождений камней. Все камни, извлеченные при пахоте, были собраны и пошли в дело. Не зря владельца этой виллы Катона считали образцовым хозяином.
Еще больше удивил Андриска высокий кирпичный забор. Он был тщательно выбелен. Из верхних кирпичей высовывались гвозди остриями вверх,
Юноша отшатнулся. Он уже немало насмотрелся на ромейские порядки. Но вырвать у человека язык и посадить его, как собаку, на цепь мог только отъявленный негодяй!
Видимо, его объяснения с безъязыким кто-то услышал. Перед Андриском появился плотный детина с низким лбом и зверским выражением почти квадратного лица.
— Что тебе? — спросил он грубо. — Посторонним здесь не место.
— Нет ли воловьих шкур на продажу?
— Есть одна…
— За сколько отдашь?
Вилик [37] поскреб затылок.
— Два денария.
Цена была выше, чем на других виллах. Но Андриск не стал торговаться, надеясь, что уступчивость поможет вызвать вилика на разговор.
37
Вилик — в Древнем Риме управляющий виллой, обычно раб или вольноотпущенник.
— Согласен! — проговорил он. — Тащи!
— Сначала задаток… Денарий.
— Какой задаток? — удивленно протянул Андриск. — Деньги за шкуру.
Жестами он показал операцию обмена. Вилик помотал головой.
— Шкуру обработать надо. Ты пока в соседнюю виллу отправляйся. Нечего здесь маячить. Завтра приезжай.
С этими словами он протянул ладонь. Андриск швырнул денарий.
— Послушай! — внезапно спросил он. — Ведь это вилла Порция Катона?
— Ну да…
— А нет ли среди рабов Исомаха, эпирца?
— Такого нет.
— Но я знаю, что он на вилле твоего господина! — с отчаянием воскликнул Андриск.
— А ты думаешь, у Катона одна вилла?
Вилик повернулся и, покачиваясь из стороны в сторону, зашагал к видневшемуся вдали хлеву. На его поясе позвякивали ключи.
ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ
Публий в назначенный день явился вместе с Теренцием и миловидным юношей своих лет Гаем Лелием — сыном самого близкого друга Сципиона Африканского, сопровождавшего его во всех походах. «Сам выбор друга, — подумал Полибий, — свидетельство того, что сын Эмилия Павла желает подражать Сципиону».
Двое в тогах и двое в хитонах. Два римлянина и два чужестранца. Но если кто-нибудь взглянул бы на них со стороны, он мог подумать, что находится не в Риме, а в Афинах. Чистая эллинская речь, да и разговор не о войнах, не о доходах, а об искусстве.
— Философия! — с горечью произнес Публий. — Какие у нас философы! Простонародью и смысл этого слова непонятен. Я слышал, как философом обозвали чужестранца-гадателя, вытянувшего у простаков пару ассов.
— А что сказать о живописи! — подхватил Лелий. — Когда поэту Гнею Невию надо было рассказать об эллинском художнике Феодоте, прибывшем в Рим, он не отыскал в нашем языке слова «кисть».