Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
— Я и не представлял, как богат Птолемей, — заметил Полибий.
— Да разве только в этом его богатство! Царю достаются также и доходы от продажи масла и папируса, да и чистое золото поступает во дворец без всякой торговли. Ведь на юге Египта есть рудники, где рабы и государственные преступники под жгучими ударами плетей и палящими лучами солнца добывают золото для царя. Вот что потеряла Корнелия, отказав Птолемею и даже не захотев взглянуть на то, что он ей предлагает.
— Но дай она согласие, ты никогда бы не увидел меня здесь.
— Почему? —
— Видишь ли… Второй такой женщины нет в круге земель. И мое чувство…
— Да ты в нее влюблен! — перебил Менилл.
— Я не знаю, каким это назвать словом, но сознание того, что Корнелия живет в одном городе со мною, сделал о мое изгнание не столь тягостным. К тому же она сама предложила мне писать об ее отце.
— Да. Но почему ты не сделал ей предложение, когда она овдовела?
— Потому, — ответил Полибий сердито, — что я не обладаю таким самомнением, как твой Птолемей. Услышать похвалу из ее уст — большее, на что я могу рассчитывать.
На третьей площадке, отстоящей от земли на двести локтей, было ветрено, и только здесь Полибий понял, почему Менилл посоветовал одеть облегающий тело гиматий и подпоясаться.
— Вот открывается Нил семиустый, — торжественно произнес Менилл, показывая влево.
— Менилл! — внезапно проговорил Полибий. — А ты мне еще не показал знаменитейшую из библиотек!
Кариец всплеснул руками:
— Да вот же она, почти под нами — вон то здание около дворца.
— Подумать только! Сверху коробочка коробочкой, но как вспомнишь о сокровищах, скрывающихся под этой крышей, охватывает дрожь!
Полибий показал на лестницу, и они стали спускаться.
— Все лучшее, созданное человеческим умом! — продолжал Полибий. — В книгах библиотеки Персея, казавшейся мне сначала огромной, я встречал немало имен историков, философов, поэтов, которыми не заинтересовались македонские цари. Искать их в Риме было бесполезно. И я уже тогда подумал, что они будут в библиотеке твоего города.
— Не сомневайся, — вставил Менилл. — Ведь в царской библиотеке семьсот сорок три тысячи свитков, и среди них, разумеется, и твоя история.
— Как я этим горжусь! — воскликнул Полибий. — Но мой труд — все равно что муравей в сравнении с этим маяком. Сколько мне предстоит еще прочитать и продумать, чтобы стать достойным звания историка. Я уже предвкушаю прохладу залов, наполненных запахом кедра.
— Почему кедра? — удивился Менилл.
— Кедровым маслом пропитывают книги от червеца, который проделывает норы в папирусе и пергаменте и превращает их в труху. Впрочем, еще более страшный враг человеческой мысли — война. Видел бы ты, какие страшные следы оставила она на книгах македонских царей!
— Забудь о войне! — проговорил Менилл. — От нас она далеко.
Полибий остановился:
— Ты думаешь? Но ведь она уже в Карфагене и Македонии. В Элладе воздух насыщен грозой и тяжело дышать.
— Не будут же ромеи воевать с нашим Птолемеем, когда он им в рот смотрит. Поверь,
Так они спускались, беседуя о политике, войне и мире, о будущем, строили планы, и, будь Фаросский маяк впятеро выше, им бы все равно не наговориться.
Выйдя на дамбу, они увидели бегущего к маяку человека.
— Как ты думаешь, куда он так торопится? — спросил Полибий.
Менилл пожал плечами:
— Наверное, какой-нибудь приказ страже маяка.
Но подбежавший человек остановился перед Полибием.
— Только что из Коринфа прибыл корабль, — проговорил он, протягивая запечатанный свиток.
— Тебя, видимо, избрали стратегом Ахейского союза! — обрадовался Менилл.
Полибий вскрыл печать, разорвал свиток и погрузился в чтение.
— Ну как? — спросил Менилл. — Я прав?
Вместо ответа Полибий протянул другу свиток.
— Да-а! — протянул Менилл, опуская папирус. — Попал пальцем в небо, как говорят твои ромеи. И что им надо? За семнадцать лет так к тебе привыкли, что и года не могут без тебя обойтись! Погоди! — вдруг воскликнул он, поднося свиток к глазам. — Да ведь тебя вызывает консул Манилий!
— Ну и что?
— А то, что Манилий — консул прошлого года!
— Выходит, письмо искало меня больше года…
— Да, да! — подхватил Менилл. — А раз консул сменился, можешь оставаться!
Полибий забрал свиток и внимательно посмотрел на подпись.
— Нет! — произнес он. — Манилий — консул прошлого года, но письмо подписано стратегом этого года Диэем, и он настоятельно просит меня отправиться в Лилибей в соответствии с приглашением консула Манилия.
— И ты поедешь?
Полибий пожал плечами:
— А что мне остается делать?
СВИТОК ИЗ ПОСОХА
Ранним утром в той гавани Коринфа, которую называют восточной, причалило небольшое суденышко. Тут же набежали рыботорговцы, торопясь скупить ночной улов. Но высокий костистый старик в одежде рыбака отмахивался от них, как от надоевших мух.
— Нет у меня ничего. Морская лиса порвала сеть.
Убедившись, что старик ничего не привез, перекупщики разбежались. Он же поправил на голове петас [104] и зашагал, постукивая по камням массивным посохом. Иногда он останавливался, осматривая наиболее красивые здания, из чего можно было заключить, что в Коринфе он впервые.
У одного из уличных колодцев старик подошел к девушке, набиравшей воду, и попросил напиться. Прежде чем взять кувшин, он зажал свой посох между коленями. Отдавая кувшин, он достал из пришивного кармана чистую тряпочку, вытер губы и поблагодарил изысканным поклоном.
104
Петас — в Древней Греции низкая круглая фетровая шляпа с широкими полями.