Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Возможно, Гамилькар учел и местные особенности при выборе символа для монет. Мелькарт был небесным покровителем Гадеса, а как главное божество Тира — подтверждал финикийское происхождение и родство города с Карфагеном. Желанием подчеркнуть эту ассоциацию, вероятно, и объясняется то, что бог изображен не в традиционном головном уборе из львиной шкуры, а согласно местной иконографии {769} . В то время, когда Баркиды нуждались в поддержке финикийских поселений в Испании, это был разумный выбор. Помимо всего прочего, Мелькарт через тождество с Гераклом ассоциировался с Александром Великим и карфагенской армией на Сицилии, которой командовал Гамилькар. Карфагенские военные чеканщики начали изготавливать серебряные тетрадрахмы с портретом Геракла в головном уборе из львиной шкуры в последнем десятилетии IV века, однако вряд ли они делали это из желания скопировать греческие монеты или удовлетворить вкусы наемников в сицилийской армии [262] . Поскольку Геракл обычно отождествлялся с Мелькартом, чеканщики новой монеты постарались воспроизвести на аверсе образ божества в соответствии с традиционной финикийской иконографией. В Испании тандем Мелькарта и Геракла служил впечатляющим и надежным символом могущества Баркидов {770} .
262
Эту
А влияние Гамилькара настолько возросло, что Карфаген мог рассчитывать и на его военную поддержку. Когда в Северной Африке вспыхнул мятеж, он отправил туда зятя Гасдрубала с контингентом нумидийской конницы. Баркиды продолжали наращивать свое могущество в Испании и после смерти Гамилькара в начале двадцатых годов III века. Обстоятельства в точности не известны. Существуют разные версии. По одной из них его убили в бою, по другой — он утонул, когда пытался отвлечь противника, преследовавшего его двух сыновей, по третьей — погиб во время панического замешательства, возникшего, когда в ряды карфагенян врезались горящие повозки испанцев{771}.
Протекторат Баркидов
По традиции его преемника должен был избрать Совет старейшин. Однако со времени восстания наемников этим правилом пренебрегали. Пока в Карфагене раздумывали, армия в Испании провозгласила своим командующим Гасдрубала, зятя Гамилькара. Народное собрание одобрило выбор {772} . Аппиан сообщает, что конфликт возник, когда после назначения командующим Гасдрубал прибыл в Карфаген и попытался изменить существующий строй и ввести монархию. Совет старейшин пресек попытку путча, Гасдрубал вернулся в Испанию оскорбленный и возмущенный и правил иберийскими доминионами, игнорируя инструкции Совета. Полибий сомневается в достоверности этой истории. Однако и все предыдущие поступки Гасдрубала, рассчитанные на то, чтобы склонить на свою сторону общественное мнение, и его последующие действия подтверждают: она, похоже, правдива {773} . [263]
263
Hoyos (1994, 247–259; 1998, 150–152) утверждает, что Баркиды пользовались политической поддержкой в Карфагене и якобы «с 237 года карфагенская республика де-факто была военной монархией». Я согласен с мнением Шварте (1983) и Хусса (1985), которые считают, что в Карфагене конфликтовали противники и сторонники Баркидов.
Стиль правления Гасдрубала ничем не отличался от царствования эллинских монархов, пришедших на смену Александру Великому на Востоке. Как и там, в Испании чужеземная элита, опираясь на армию наемников, помыкала значительно более многочисленным местным населением. Она создавала новые поселения, расширяла старые города, формировала рынки и транспортные артерии для того, чтобы укрепить свою власть над завоеванными территориями. Финансовая система напоминала апартеид: высококачественные монеты чеканились для войск, а низкосортные медные деньги — для местной рыночной торговли{774}. Подобно эллинским монархам Баркиды строили и свои отношения с вождями племен. Как и Александр, Гасдрубал, желая завоевать расположение туземного населения, взял в жены дочь местного вождя. Диодор утверждает, что иберы провозгласили Гасдрубала strategos autokrator, то есть удостоили его титула, аналогичного статусу тиранов и царей Сиракуз. О многом говорит и тот факт, что Гасдрубал возвел новый город на юго-восточном побережье Испании, основав его в 227 году под названием Qart-Hadasht (Карфаген){775}.
Вот как выглядело это поселение (современная Картахена) по описанию Полибия:
«Карфаген находится посередине морского берега Иберии в заливе, обращенном к юго-западу, имеющем в глубину стадий двадцать (3,7 километра) [264] , а в ширину входа около десяти стадий. Весь залив получает значение гавани, и вот по какой причине: у входа в него лежит остров, по обеим сторонам которого остаются лишь узкие проходы внутрь залива Так как морская волна задерживается у острова, то во всем заливе господствует затишье, если только не производят волнения юго-западные ветра, врывающиеся обоими проходами внутрь залива; другие ветра не имеют сюда доступа благодаря замыкающему залив материку. В глубине залива выдается в виде полуострова возвышенность, на которой и расположен город. С востока и юга он омывается морем, с запада и севера к нему прилегает лагуна, так; что свободная полоса земли от озера до моря, соединяющая город с материком, имеет не больше двух стадий в ширину. Что касается самого города, то внутренняя часть его представляет впадину; с южной стороны от моря к городу ведет ровная местность; с прочих сторон город окружают холмы, из коих два имеют вид крутых возвышенностей, остальные три гораздо ниже, но скалисты и недоступны. Самая значительная возвышенность господствует над городом с востока и тянется к морю; на ней находится святилище Асклепия. Противолежащий этому холм на западной стороне похож на него по виду; здесь находится великолепный царский замок, сооруженный, как говорят, Гасдрубалом в то время, когда он домогался царской власти. Три остальные меньшие возвышенности замыкают город с севера. Одна из них обращена на восток и называется холмом Гефеста; следующая за ней носит имя Алет; говорят, что этот человек открыл серебряную руду и за то был удостоен божеских почестей. Третий холм называется холмом Крона. Ради рыбаков лагуна соединена искусственно с морем, а для доставления в город припасов из окрестностей вьючными животными или на повозках жители перекинули мост в том месте, где водораздел пересекается» {776} . {777}
264
Один римский и птоломеевский стадий — 185 метров.
Испанский Карфаген был удобно расположен не только для рыболовства и торговли, но и для вывоза драгоценного металла. Хотя и маловероятно, чтобы Гасдрубал замышлял стать монархом в эллинском стиле со всеми атрибутами истинного царя, Баркиды приобрели престиж и обладали аурой личной власти, необходимой для того, чтобы влиять на вождей испанских племен и наемников, многие из которых прибыли из земель, где правили харизматичные автократы. Баркиды уже считали испанские территории своей вотчиной, и любое вмешательство извне, в том числе и Карфагена, для них было неприемлемо{778}. Отчуждению способствовала и диспропорция в экономическом благополучии. Испания процветала, поселения преуспевали и разрастались, появилась новая монета стоимостью три шекеля, и после 228 года, когда Баркиды полностью расплатились с Римом, в денежном обращении имелось множество серебра. В Карфагене же содержание серебра в слитке неуклонно понижалось, и главным средством денежных расчетов служили переоцененные бронзовые монеты{779}.
Римский сенат, получив сообщения, очевидно, от своих встревоженных союзников в Массилии и решив выяснить, чем же занимаются Баркиды в Испании, дважды отправлял посланников в 231 и 226 годах не в Карфаген, а непосредственно в Испанию: в первом случае к Гамилькару а во втором — к Гасдрубалу [265] . Гамилькар заявил, что он всего лишь изыскивает средства для выплаты Риму контрибуции {780} . [266] Во время второго визита, согласно Полибию, римляне лестью и увещеваниями добились от Гасдрубала подписания соглашения о том, что карфагеняне «не перейдут реку Ибер (в наше время общепризнанно считать, что речь идет о реке Хукар) с оружием в руках» {781} . [267]
265
Rich 1996, 20; Errington 1970, 37–41 — с его тезисом о возможном вмешательстве Массилии совершенно не согласен Хойос (Hoyos 1998, 171). Массилияне имели колонию на северо-востоке Испании.
266
Errington (1970, 32–34), Hoyos (1998, 147–149) — оба считают эту историю вымыслом, хотя и не выдвигают убедительных аргументов.
267
Hoyos (1998, 169–170) полагает, что Гасдрубал пригрозил воспользоваться вторжением галлов в Северную Италию. Эта гипотеза отвергается Ричем (Rich 1996, 21–23).
В 221 году снова возникла проблема наследования, когда мстительный слуга, у которого прежнего хозяина убили по приказанию полководца, предал смерти самого Гасдрубала в его дворце в Новом Карфагене{782}. Но она разрешилась очень быстро. Армия провозгласила командующим Ганнибала, 26-летнего сына Гамилькара, а Народное собрание в Карфагене утвердило назначение.
Ганнибал
Ганнибала с полным основанием можно назвать порождением своей эпохи. Он был поистине дитя армии, уехал из Северной Африки в возрасте девяти лет и все годы, когда формируется личность, провел в военных походах по Испании. Римский историк Ливий так описывал бойцовский нрав молодого полководца:
«Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим столь разнородным обязанностям — повелению и повиновению… Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же бывал осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом. И зной, и мороз он переносил с равным терпением; ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия; выбирал время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь, — покою уделял лишь те часы, которые у него оставались свободными от трудов; при том он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спит на голой земле среди караульных или часовых. Одеждой он ничуть не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собой прочих; первым устремлялся в бой, последним оставлял поле сражения»{783}.{784}
Назначение Ганнибала подтвердило то, что властвование в Испании стало семейной прерогативой Баркидов. В своем повествовании Ливий отмечает недовольство этим обстоятельством со стороны некоторых представителей карфагенской элиты. Историк приводит диатрибу, якобы произнесенную в Совете старейшин Ганноном, давним недругом Гамилькара. Эти слова скорее всего принадлежат самому Ливию, однако они, похоже, верно отражали настроения карфагенской верхушки:
«Или, быть может, мы боимся, как бы сын Гамилькара не познакомился слишком поздно с соблазном неограниченной власти, с блеском отцовского царства? Боимся, как бы мы не сделались слишком поздно рабами сына того царя, который оставил наши войска в наследство своему зятю?» {785} . [268]
268
Цитата вырвана из контекста и малопонятна. Целесообразно привести ее полностью. Гасдрубал пригласил Ганнибала к себе в Испанию письмом, когда он едва достиг зрелого возраста, и об этом был поставлен вопрос даже в сенате. Баркиды домогались утвердительного его решения, желая, чтобы Ганнибал привык к военному делу и со временем унаследовал отцовское могущество; но Ганнон, глава противного стана, сказал: «Требование Гасдрубала, на мой взгляд, справедливо; однако я полагаю, что исполнять его не следует». Когда же эти странные слова возбудили всеобщее удивление и все устремили свои взоры на него, он продолжал: «Гасдрубал, который некогда сам предоставил отцу Ганнибала наслаждаться цветом его нежного возраста, считает себя вправе требовать той же услуги от его сына. Но нам нисколько не подобает посылать нашу молодежь, чтобы она под видом приготовления к военному делу служила похоти военачальников. Или, быть может, мы боимся, как бы сын Гамилькара не познакомился слишком поздно с соблазном неограниченной власти, с блеском отцовского царства? Боимся, как бы мы не сделались слишком поздно рабами сына того царя, который оставил наши войска в наследство своему зятю? Я требую, чтобы мы удержали этого юношу здесь, чтобы он, подчиняясь законам, повинуясь должностным лицам, учился жить на равных правах с прочими; в противном случае это небольшое пламя может зажечь огромный пожар».