Кари, ученик художника
Шрифт:
Онахту встает и взволнованно начинает ходить по комнате.
– Он не брезгает ничем, даже ворует из наших гробниц, тут, на кладбище поселка. Он, например, спустился в подземелье гробницы одного ремесленника и украл ложе, на котором стоял гроб с мумией! Подумай, господин, – украл вещи, которые были даны умершему человеку! А когда мы его спросили, как он посмел это сделать, так он сказал, что он это ложе купил, и выставил свидетелем того же помощника, который теперь вот пристает ко мне! Говорим ему, а куда же делось ложе из гробницы? А он отвечает: «Почем я знаю, кто из вас его украл!» А сколько раз он избивал
– Что ты этим хочешь сказать? – перебивает врач.
– А вот что. Ты знаешь, как он стал начальником нашего отряда ремесленников? Был у нас начальником Небнефер; после того как он умер, его должен был заменить его старший сын Неферхотеп, как это у нас обычно делается. А Панеб убил Неферхотепа.
– Как убил?
– Этого никто не знает, но всем известно, что это сделал Панеб. После Неферхотепа должен был бы стать начальником его младший брат Амоннахту, а назначили Панеба. И знаешь почему? Говорят, что Панеб отдал пять рабов везиру – тогда еще был везиром Праэмхэб, – и тот назначил начальником Панеба и замял дело об убийстве.
Бекенмут слушает все это молча, только крепко сжатые руки и нахмуренные брови показывают, что рассказ Онахту глубоко волнует врача.
– А пожаловаться на него некому, господин, – продолжает Онахту. – За него горой стоит сам Пауро. Так его защищает, что, видно, ему выгодно, чтобы Панеб сидел у нас в начальниках. А на Пауро кому жаловаться? Может, скажешь везиру? А вот, смотри, что получилось, когда даже такой важный человек, как правитель Города Пасер подал везиру жалобу на Пауро? Все обвинения оказались клеветой – Пауро ни в чем не виноват, все у него в порядке! Все царские гробницы целы, кроме одной – наверно, в ней не успели для видимости навести порядок и снова запечатать, а может быть, нельзя было уж совсем отпереться! А заодно и от неугодных людей избавились… А вот почему это везир в первый раз послал во главе обследования именно Пауро? А? Разве так делают, господин?
Бекенмут молчит.
– А жаловаться некуда. Нет правды… нет помощи… Остается только на волю богов положиться. Хочу сегодня же пойти помолиться Владычице Западной Вершины, покровительнице нашего поселка, буду просить ее отвести от меня беду! Другой помощи мне не найти…
Бекенмут опускает голову и все так же молчит. Умолкает и Онахту. Бекенмут встает и решительно кладет руку на плечо Онахту.
– Вот что, друг, – говорит он, как всегда, спокойно, но с каким-то оттенком твердости в голосе, – ты говорил, что Панеб получил место начальника отряда, убив сына прежнего начальника, который получил это место по закону? Так? И еще ты, кажется, сказал, что у убитого остался брат, который, собственно, и должен был бы стать начальником отряда, раз эта должность переходит у вас по наследству?
– Да, господин, все это так, – отвечал Онахту. Он не понимал, что имеет в виду его гость, но слушал внимательно и с полным доверием.
– Так вот, пусть этот человек напишет все подробно, понимаешь? Все, как было дело, и что он вообще знает про Панеба. Ну, словом, все, что ты мне сейчас рассказывал.
– Понял, господин. – Онахту продолжает так же внимательно слушать.
– И еще. Если потом сюда приедут от того везира посланные им люди для проверки всего дела, вам надо действовать дружно, не бояться Панеба и говорить прямо и твердо все, что вы знаете. Запомни, Онахту, что сила в единении, одна пчела не прогонит гиену, а много пчел могут ее одолеть. Ну, пора идти. Посмотрим, готовы ли твои? Да, вот что. Если действительно с тобой что-нибудь случится, непременно дай мне знать. Пусть Кари меня найдет. Если уж стрясется несчастье, помни, что твою семью я не оставлю! Молчи, ничего не надо говорить, иди торопи их, нам надо вовремя приехать на ту сторону.
Онахту все-таки успевает произнести несколько слов благодарности, хотя волнение мешает ему сказать все, что рвется из его сердца. Он машет рукой и уходит. Бекенмут опять садится на приступок и опускает голову на руки. Он сразу становится каким-то утомленным, точно постаревшим. И так, сжимая бритую голову своими сильными руками, он сидит, пока за дверью не раздаются веселые детские голоса. Тогда Бекенмут сразу поднимается, принимает свой обычный спокойный вид и так встречает входящих Онахту с Таиси на руках, Неши и Кари, несущего узелок.
– Ну, вот и хорошо, собрались? – бодро говорит Бекенмут. – Тогда идемте.
Все выходят. Онахту хочет проводить семью и сам несет дочку, остальные идут сзади. Пройдя несколько домов вдоль главной улицы, Онахту останавливается и говорит, обернувшись к Бекенмуту:
– Прости, господин, но девочка очень хочет проститься с арфистом Неферхотепом, это его дом, я зайду с ней на минуту и догоню вас, хорошо?
– Конечно, очень хорошо, что Таиси помнит своих друзей, – ласково говорит Бекенмут.
Онахту с девочкой входит в дом, а остальные не спеша идут дальше.
У ворот Онахту догоняет их. Маленькая группа подходит к сторожевому посту, у которого их уже поджидает Монту.
– Ну, мне, пожалуй, пора идти обратно, – говорит, останавливаясь, Онахту. – Нужно еще навестить семью брата…
– Давай мне дочку, я понесу ее, – говорит маджай и ловко берет Таиси от отца.
Все прощаются. Онахту смотрит на жену и детей с такой грустью, что Неши останавливается в нерешительности.
– Иди, иди, жена, – спохватывается столяр и старается придать лицу спокойное выражение. – Иди, все будет хорошо! Будь здорова, дочка! Спасибо тебе, господин, и тебе, Монту! Возвращайся скорее, Кари!
Онахту стоит и машет рукой вслед уходящим. Таиси смотрит на него и тоже машет ему ручкой.
7. НОВЫЙ ДРУГ
Лодка медленно пересекает реку. Гребец, сильный сириец, равномерно поднимает и опускает весла, а сидящий на корме старик ловко правит длинным рулевым веслом, направляя лодку так, чтобы ее не сносило течением.