Карл Густав Маннергейм. Мемуары
Шрифт:
В городе Бырлад, где заночевала моя дивизия, я представился командующему 4-й русской армией генералу Рагозе — его войска обороняли местность, расположенную между притоками Дуная Сирет и Прут. Генерала Рагозу очень ценили в армии, за глаза его называли «Богом войны». Скорее всего, причиной для клички послужили густые брови и окладистая борода генерала, которые и впрямь придавали его внешности весьма воинственный вид. Рагоза попросил меня остаться на обед. К моему удивлению, генерал, будучи румынским офицером, высказал несколько обидных замечаний в адрес румынской армии. Я позволил себе возразить, заявив, что за месяц горных боев у меня в подчинении были пять румынских соединений, и хотя,
Я также вспомнил, что во время одного из боев два немецких эскадрона прорвались через ряды румынской бригады, которая представляла собой отдельную резервную кавалерийскую часть и не подчинялась моему штабу. Все мои части на этом участке были брошены в бой, срочно требовались резервы, а телефонная связь со штабом оборвалась. Единственный путь сообщения пролегал вдоль реки, змеившейся меж обрывистых скал, и дорога эта простреливалась со всех сторон. В столь сложной ситуации некий хромой румынский офицер во главе спешенного полуэскадрона атаковал немцев и вызвал огонь на себя. Поэтому мне с двумя адъютантами удалось вырваться прямо из-под носа противника. Поступок румынского офицера был воистину героическим. Те немногочисленные силы, которые я собрал к вечеру, сумели отбросить противника.
Прибыв в Бессарабию в конце января 1917 года, я обратился с просьбой о кратковременной поездке в Финляндию и получил соответствующее разрешение. В середине февраля я уже был в Петрограде и, узнав, что император находится в Царском Селе, поехал туда. Поскольку я входил в Свиту Его величества, а ранее командовал гвардейскими уланами, то мог рассчитывать, что государь примет меня. В тот день приём был назначен только для двух человек, и я очень быстро получил аудиенцию. В обычае императора было внимательно выслушивать всё то, что ему докладывали, и я полагал, что он заинтересуется сообщением о положении на румынском фронте. Но, как мне показалось, в тот момент его мысли занимали совершенно другие проблемы.
Общее настроение в Петрограде было подавленным. Люди открыто осуждали не только правительство, но и самого царя. Усиливающаяся усталость от войны, экономическая разруха и хаос на транспорте накладывали свой отпечаток на повседневную жизнь. Денег в обороте становилось всё меньше и меньше. Вдобавок ко всему последние недели свирепствовали страшные морозы. Из-за сильных метелей на путях застряли десятки тысяч товарных вагонов, и вследствие этого положение с хлебом и топливом в столице и других крупных городах стало особенно тяжёлым.
Конечно, на фронте было практически невозможно следить за развитием ситуации внутри страны. Теперь же, оказавшись в столице, где я провёл несколько дней, я услышал много любопытных новостей. На заседаниях Думы, которая была вновь созвана в ноябре 1916 года, звучали революционные речи. За последнее время резко изменились настроения даже правых фракций, и правительство потеряло там много своих сторонников. В декабре заседания Думы были приостановлены до конца января 1917 года, а затем и до конца февраля. Немалое значение имел тот факт, что суровые старцы Государственного совета, высшего совещательного органа Российской империи, заняли сторону оппозиции, которая требовала введения парламентского правления. Ещё одна новость: правительство впервые открыто заявило, что оно напало на следы революционной организации и полиция произвела многочисленные аресты. Словом, когда 25 февраля, за два дня до заседания Думы, я выехал в Финляндию, обстановка была очень тревожной.
До Хельсинки эта тревога ещё не добралась, поэтому я несколько успокоился. На обеде у моего давнишнего приятеля по кадетскому корпусу я встретил несколько бывших офицеров и старых друзей. Во время обеда никто даже не обмолвился о том, что за последние два года около двух тысяч добровольцев выехало в Германию, чтобы получить там военное образование. Между тем именно эти люди должны были вступить в армию, которая, в случае давно ожидаемой революции в России, могла освободить Финляндию. И уж во всяком случае, я не мог и предположить, что буквально через год часть моих друзей, сидевших за столом, займут высокие посты в армии, о которой мы так мечтали. Армии, в которой я буду главнокомандующим.
Революция в России
Я выехал из Хельсинки 9 марта. Газеты сообщали, что в Петрограде произошли столкновения. Не хватало хлеба; толпы людей, доведённых до отчаяния, разграбили в крупных городах множество пекарен. По улицам шли демонстрации под красными флагами, лилась кровь, у гражданских лиц появилось оружие. На некоторых предприятиях вспыхнули забастовки.
На следующий день я смог удостовериться, что в центре Петрограда ничего такого не наблюдалось, движение транспорта было нормальным. Но правительство всё же приготовилось к беспорядкам. На центральных улицах и площадях были расставлены пулемёты, полицию усилили казачьими патрулями. Впрочем, мне стало известно и кое-что другое. Говорили, что казаки отказались выступать против демонстрантов после того, как левая печать обвинила их в разгроме революции 1905 года. Начиная с 27 февраля почти непрерывно заседал Временный комитет Государственной думы, все более настойчиво выдвигались требования парламентского правления.
В воскресенье 11 марта мне удалось почти невозможное: я достал билет в Императорский оперный театр на балет. После спектакля я хотел было нанять таксомотор, чтобы доехать до своей гостиницы, однако, сколько я ни стоял, машины не подходили, площадь около театра была совершенно пустынна. Один мой старый полковой товарищ вызвался доставить меня до гостиницы, предложив место в своём автомобиле. На Большой Морской и Невском проспекте стояли пикеты солдат. Более ничего необычного не наблюдалось. Поздно вечером первые революционно настроенные толпы достигли центра города. Столичный гарнизон поднялся по тревоге. В одном из столкновений на Невском проспекте, по слухам, были убиты десятки людей.
В ресторане гостиницы я встретил своего друга Эммануэля Нобеля, директора фирмы «Нобель». Он предложил прогуляться в один из ближайших клубов, где имели обыкновение собираться депутаты Государственной думы. Когда мы пришли туда, то в гардеробе не увидели ни одного пальто, а сонный швейцар сказал, что за целый день в клубе не было ни единого человека. Мы развернулись и вышли на улицу. Мой друг показал мне дом, совсем недавно купленный его фирмой, — в нём размещалась контора предприятий Нобеля.
На следующее утро я услышал, а затем и увидел, что перед гостиницей собралось множество народа. По улице двигалась шумная процессия, на рукавах у манифестантов были красные повязки, в руках — красные флаги. Судя по всему, эти люди пребывали в революционном опьянении и были готовы напасть на любого противника. У дверей гостиницы толпились вооружённые гражданские лица, среди них было и несколько солдат. Неожиданно один из них заметил, что я стою около окна, и принялся с воодушевлением размахивать руками, показывая на меня — ведь я был в военной форме. Через несколько секунд в дверь заглянул старый почтенный портье. Он задыхался, поскольку только что взбежал по лестнице на четвёртый этаж. Совершенно потрясённый, старик, запинаясь, рассказал, что началась революция: восставшие идут арестовывать офицеров и очень интересуются номером моей комнаты.