Карл Маркс: Мировой дух

Аттали Жак

В то лето в Бад-Крейцнахе Карл также работал над двумя произведениями: «Критика гегелевской философии права» и «К еврейскому вопросу». И в том и в другом он представляет пролетариат исторической силой, способной в корне изменить общественные отношения и осуществить ту «человеческую эмансипацию», о которой он уже говорил.

В процессе работы он обнаружил, что может обсуждать с Женни свои идеи, прочитанные книги, рукописи. Она стала его первой читательницей и останется единственным человеком, способным в точности разбирать его почерк; он даже будет отдавать ей переписывать свои сочинения, прежде чем сдать их в набор.

Во введении к «Критике гегелевской философии права» Маркс, вслед за Фейербахом, предлагает «перевернуть диалектику Гегеля, чтобы поставить ее с головы на ноги», то есть исходить не из теоретического принципа, а из реальных условий жизни людей.

Он считает, что это люди создали Бога по своему образу и подобию и что молитва отдаляет их от социального бунта. Он впервые формулирует мысль о том, что историческая миссия пролетариата состоит в том, чтобы опрокинуть капитализм. В отличие от Гегеля он утверждает, что не Государство управляет Историей, а История формирует Государство, и что люди могут освободиться только своими силами, а не по прихоти доброхота или по воле просвещенного диктатора. Революцию может осуществить только «сословие-освободитель», противостоящее «явному сословию-поработителю». Он упрекает Фейербаха в непонимании того, что люди, нуждающиеся в братстве, потому восприимчивы к религии, что она дает им ощущение принадлежности к общине. В отличие от бывших товарищей по Профессорскому клубу он утверждал, что религия — всего лишь порождение и искаженное отражение социальных условий, в которых живут люди. «Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, дух бездушных порядков. Религия — опиум для народа». Эти ставшие знаменитыми слова он впервые услышал от Моисея Гесса.

Человек — конечная цель человеческой деятельности. Маркс утверждает: «Самым высшим существом для человека является сам человек». Заботясь о том, чтобы напомнить о своем статусе ученого, он пишет: «Мы приносим миру принципы, которые мир сам разработал внутри себя». Он обращается к левым гегельянцам со знаменитым и угрожающим призывом: «Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной силой; но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами». Наконец, в противоположность Руге, верившему в неизбежность буржуазной революции в Германии, Маркс заключает: Германия может взяться за дело радикального освобождения человека именно потому, что путь буржуазной революции для нее закрыт по причине ее политической отсталости. «Германия не может совершить революцию, не начав революции с самого основания. Эмансипация немца есть эмансипация человека… Когда созреют все внутренние условия, день немецкого воскресения из мертвых будет возвещен криком галльского петуха».

Потому-то он и рад возможности наблюдать изнутри за притягивающей его внимание политической ситуацией во Франции — авангарде реформации в Европе. Франция, которую так обожал его отец, всю жизнь будет ориентиром и для него самого. Он впервые говорит о «пролетарской революции» и отождествляет дело европейского трудящегося сословия с волей соединить рациональный идеал и реальную жизнь. Он пишет Руге о своей радости от отъезда: «В Париже — старая школа философии, absit omen [22] , и новая столица нового мира».

22

Да не послужит это дурной приметой (лат.).

Одновременно, в другой статье «О еврейском вопросе…», он оттачивает свой ответ Бруно Бауэру о совместимости политической эмансипации и религиозной идентичности, а также о своей концепции «человеческой эмансипации». На его взгляд, человеческая эмансипация должна положить конец религиозному отчуждению, а путь к ней лежит через освобождение труда.

Полная эмансипация евреев подразумевает, таким образом, не их переход в христианство в том виде, в каком его навязали его отцу и ему самому, а исчезновение всех религий, одной из форм выражения которых является иудаизм: «Политическая эмансипация иудея, христианина, религиозного человека вообще, есть эмансипация государства от иудейства, от христианства, от религии вообще…»

Покончить с иудейством значит покончить и с деньгами. И вот здесь мы подходим к главному, к связи между иудейством и деньгами: «Деньги — это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога». Его собственный опыт научил его представлять еврея в образе торговца. Маркс пишет:

«Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги. <…> Химерическая национальность еврея есть национальность купца, денежного человека вообще».

Покончив с еврейством, можно будет покончить и с деньгами, которые «низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Деньги — это всеобщая, установившаяся как нечто самостоятельное, стоимость всех вещей». В буржуазном обществе «единственной связью, объединяющей их, является естественная необходимость, потребность и частный интерес, сохранение своей собственности и своей эгоистической личности».

Покончив с иудейством, можно будет обрушить одновременно христианство и капитализм, основу которых составляет еврейство. Ведь поскольку основой всего является еврейское самосознание, избавившись от него, можно будет избавиться от вытекающего из него христианства и пришедшего на его плечах капитализма. «Еврейство достигает своей высшей точки с завершением гражданского общества; но гражданское общество завершается лишь в христианском мире». Для эмансипации верующих, а также националистов, нужно покончить со всеми религиями, но также и со всеми нациями, с основанным ими капитализмом, с правами человека: «Ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т. е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного целого». Таким образом, «лишь тогда, когда человек познает и организует свои „собственные силы“ как общественные силы и потому не станет больше отделять от себя общественную силу в виде политической силы, — лишь тогда свершится человеческая эмансипация».

Итак, в представлении Маркса иудейство, религия, индивидуализм и деньги неразделимы. Чтобы освободиться от власти денег, нужно освободиться от всех религий, и в особенности от иудаизма, составляющего их основу. Освободив еврея от религиозного самосознания, мы уничтожим основу всякой религиозности и порожденного ею капитализма. Мы дадим людям освобождение и преобразуем религиозные государства в гражданские общества, где человек станет «мирским существом».

Вот так, после венчания в протестантском храме и разрыва с берлинскими противниками, Карл распрощался со своей юностью и готовился уехать в Париж, оставляя позади себя мать, четырех сестер, а также могилы отца, брата, двух сестер и всех своих предков. По меньшей мере, он так думал. Ибо много позже он напишет: «Традиция всех ушедших поколений довлеет кошмаром над мозгом ныне живущих».

Глава вторая

ЕВРОПЕЙСКИЙ РЕВОЛЮЦИОНЕР (1843–1849)

Третьего октября 1843 года, перед тем как покинуть Трир и Пруссию, Карл попросил Фейербаха написать для своего будущего парижского журнала статью против Шеллинга — крупного философа-идеалиста, властителя дум в Берлинском университете.

Только прибыв в Париж, он узнал, что Фейербах отказался, опасаясь скомпрометировать себя в глазах своих почитателей политическими дебатами, недостойными его статуса. Таким образом, место «ангажированного философа» в политике оказалось вакантным: его займет Карл. Сначала как философ, затем как экономист, потом как глобальный мыслитель, пока сам не станет опальным, то есть не превратится в революционного лидера. Этот постепенный переход свершится в Париже, в те два сумасшедших года, которые он там проживет.

Город, куда прибыли Женни и Карл 11 октября 1843 года, все еще был интеллектуальной столицей мира. В экономическом плане промышленность начинала развиваться во Франции по английскому образцу, с черной металлургии и текстиля; землевладельцы, держащие в своих руках сельское хозяйство и армию, схлестнулись в суровой борьбе с новой буржуазией, владеющей деньгами и фабриками. Скорее всего, французский промышленный капитализм был не таким продвинутым, как британский. Тем не менее его развитие затронуло все французское общество. На юге страны часто разражались бунты в знак протеста против условий, создаваемых для рабочих работодателями. Повсеместная коррупция от самых верхних до самых нижних эшелонов власти поддерживала глубокое недоверие к государству, что предвещало неминуемый кризис.