Карл Маркс: Мировой дух
Шрифт:
Интернационал быстро развивался. В Германии, где рабочие вступили в открытую борьбу с Бисмарком, его представлял Либкнехт, враждовавший с лассальянцами. Во Франции рабочие вступили в борьбу с Наполеоном III от имени Интернационала. Французскую секцию сначала возглавлял Ле Любе, а потом — после ссоры, в которую оказались замешаны масоны, — Луи Эжен Варлен. Повсюду хозяева предприятий приписывали успех забастовок «огромным» фондам, которые, если верить их пропаганде, предоставлялись в распоряжение забастовщиков Интернационалом — новым, якобы тайным обществом.
На самом деле оно было настолько же открытым, насколько нищим. У Интернационала не было средств, даже чтобы оплатить печатание протоколов собственных собраний. Собирать регулярные взносы с каждого члена товарищества было
В это же время Бисмарк потребовал от главы полиции Штирбера (того самого, который пятнадцать лет назад шпионил за Карлом в его лондонском доме) приняться за осуществление макиавеллиевского плана с целью дискредитировать Маркса…
Работа над книгой и занятия политикой не мешали Карлу проводить все воскресенья без исключения в обществе Женни и их трех дочерей, рассказывать им сказки дома или во время прогулок.
Лафарг сообщает, что слышал от дочерей Маркса, как, «чтобы дорога казалась им короче, он рассказывал им бесконечные сказки, выдумывая их прямо по дороге и отдаляя или приближая развязку в зависимости от того, сколько еще оставалось пройти. И девочки, слушая его, забывали об усталости». Далее он продолжает: «Маркс пообещал дочкам написать для них драму о Гракхах. К несчастью, слова он не сдержал; интересно было бы посмотреть, как человек, которого называли „рыцарем классовой борьбы“, подошел бы к этому трагическому и величественному эпизоду классовой борьбы в античном мире…»
Благодаря Элеоноре, которой тогда было девять лет, у нас есть несколько драгоценных подробностей о сказках, которые Карл сочинял в тот год для своих дочек. Длинные повествования, рождавшиеся на ходу, по-моему, больше говорят о его личности и вдохновенности его творчества, чем тысячи страниц ученых комментариев: «Эти истории измеряются милями, а не главами <… >. На мой взгляд, лучшим из всего, рассказанного Мавром, был „Ганс Рёкле“. Эта сказка перетекала из месяца в месяц. К несчастью, никто не записывал эти истории, полные поэзии, ума, юмора. Ганс Рёкле был кем-то вроде волшебника из сказки Гофмана, у него был магазин игрушек, и он всегда был очень суров. Его лавка ломилась от самых великолепных вещей: деревянных кукол, великанов, карликов, королей, королев, рабочих, мастеров, животных — их там было столько, сколько в Ноевом ковчеге столов, стульев, повозок. Даже будучи волшебником, Ганс никак не мог расплатиться с долгами дьяволу или мяснику, и ему приходилось продавать свои игрушки дьяволу. Отсюда приключения, которые всегда заканчивались в его лавке. Некоторые были ужасными, другие — очень смешными».
Изготовитель волшебных игрушек — чудесных и редких, которых ничего не смыслящие в этом покупатели не ценят, так что ему приходится, чтобы выжить и уплатить мяснику, продавать свои игрушки дьяволу, — это конечно же он, Карл Маркс, создатель прекраснейших идей, вынужденный, чтобы выжить, отдавать их кому угодно — для него это высшая форма отчуждения.
Возможно, он предчувствовал, что однажды эти идеи будут присвоены и извращены дьяволом.
Глава пятая
СОЗДАТЕЛЬ «КАПИТАЛА» (1865–1871)
В январе 1865 года умер Прудон, окончательно уверившийся в том, что заблуждался; тем временем глобализация (вернее, «универсализация» — такое название дал ей Маркс в 1848 году, предчувствуя ее наступление) ускорилась. Железные дороги, телеграф, пароходное сообщение сократили расстояния, способствовали развитию рынков, облегчили колонизацию Африки и Индии.
Карл в Лондоне вел двойную жизнь. Днем он официально являлся «секретарем-корреспондентом Интернационала для Германии», а де-факто — главой политической организации, которая вскоре объединит десятки тысяч рабочих, служащих и представителей интеллигенции по всей Европе. По ночам он возвращался к работе над большой книгой, начатой двадцать лет тому назад, из которой опубликовал только большую главу под заглавием «К критике политической экономии» и которая, как
Британская полиция присматривала за этим изгоем с мировыми связями, но не особенно интересовалась им. Ей было известно, что с момента своего прибытия сюда пятнадцать лет назад Британская империя не была его главной заботой, а британская монархия — главным врагом. Возглавляемая им международная организация, к которой примкнуло множество британских тред-юнионов, не считалась враждебной монархии; что же касается его весьма немногочисленных книг, то их никто не покупал. И даже если он резко критиковал в американской прессе Пальмер-стона и политику Лондона, он никогда ни в коей мере не призывал к насилию или свержению институтов власти в этой стране.
В своем новом жилище, которое было гораздо более уютным, он чаще и лучше принимал гостей. Не было такого республиканца или социалиста, прибывшего с континента или из Америки, который не зашел бы к нему — либо чтобы получить инструкции, либо чтобы послушать оракула. Он говорил с ними по-английски, по-французски, по-немецки, по-испански и даже по-русски. Русский он учил теперь для развлечения, в особенности когда мучился от своих фурункулов. С французами он рассуждал о Бальзаке, с русскими — о Тургеневе, с испанцами — о Сервантесе и Кальдероне. Испанский делегат январского собрания Интернационала 1865 года Ансельмо Лоренцо рассказывает, например, что на первой встрече дома у Маркса, поздно вечером, Карл предложил ему чаю и сначала заговорил с ним на испанском о материально-технических проблемах Интернационала в Испании, а затем провел блестящую параллель между Сервантесом, Кальдероном, Лопе де Вега и Тирсо де Молина.
Случалось, что в таких разговорах принимали участие Женни и все их три дочери; именно таким образом некоторые молодые люди сблизились с тремя дочерьми доктора Маркса.
Среди гостей, посетивших их в феврале 1865 года, был молодой человек, прибывший из Парижа, который вскоре сыграет очень важную роль в жизни семейства Маркс — Поль Лафарг. Мы уже неоднократно цитировали его воспоминания о жизни Маркса, написанные впоследствии на основе увиденного и услышанного. Ему тогда было двадцать четыре года; он представлял французскую секцию Интернационала, недавно созданную в доме 44 по улице Гравилье, у месье Фрибура. Родившись в Сантьяго-де-Куба, происходя одновременно от черных рабов и испанских поселенцев, гражданин Испании, переехавший в детстве в Бордо, где жила его семья, он поступил в Париже на медицинский факультет, но был исключен за свои республиканские убеждения и за активное участие в Международном студенческом конгрессе в Льеже; впоследствии он смог продолжить учебу в Париже. Он приехал в Лондон, чтобы отчитаться перед Марксом в успехах французской рабочей партии и вручить ему письмо от Анри-Луи Толена — секретаря французской секции Интернационала. Много лет спустя Лафарг будет вспоминать об этой встрече: «Во всю жизнь я не забуду того впечатления, которое произвела на меня наша первая встреча. Маркс был болен и работал над первым томом „Капитала“. <…> Он боялся, что не успеет довести свое дело до конца, и всегда принимал молодежь с симпатией, поскольку, как он говорил, „должен подготовить тех, кто продолжит пропаганду коммунизма“. Но вовсе не неутомимый, несравненный социалистический агитатор, а ученый явился предо мной тогда в рабочем кабинете на Мейтленд-Парк-роуд, куда товарищи стекались со всех концов цивилизованного мира, чтобы расспросить мэтра социалистической мысли».
Поскольку Карл принял его у себя дома, Лафарг познакомился с Женни и дочерьми и тотчас был пленен средней — Лаурой. Он пишет: «Младшая, Элеонора, была прелестным ребенком с мальчишеским характером. Маркс говорил, что его жена ошиблась полом, произведя на свет девочку. Две другие составляли самую очаровательную и гармоничную противоположность, какая только могла радовать глаз. Старшая, Женни, была смуглой, как отец, что указывало на хорошее здоровье, у нее были темные глаза и волосы, как вороново крыло. Средняя [Лаура] была светленькой и розовой, ее пышные вьющиеся волосы отливали золотом; как будто закатное солнце в них укрылось: она походила на мать…» Он влюбился.