Карл Маркс: Мировой дух
Шрифт:
В это же время прусское правительство отказало ему в амнистии: воспоминания о 1849 годе были еще слишком яркими, а полиция утверждала, что располагает множеством документов, подтверждающих, что он враждебен монархии. Наверное, речь шла об уже упоминавшемся донесении Штибера… Кроме того, Маркс прожил больше десяти лет за границей, а потому юридически стал «иностранцем». Тем не менее он получил временную визу (некоторые станут утверждать, что это был поддельный паспорт) и в марте 1861 года выехал в Германию. По пути он сделал остановку в Нидерландах, чтобы повидаться в Маастрихте с сестрой, недавно вышедшей замуж, а в Цальт-Боммеле — с теткой по матери, бывшей замужем за банкиром Лионом Филипсом, который управлял состоянием его матери; возможно, он надеялся раздобыть там немного денег.
Карл и Лион были знакомы только по переписке и через Женни, гостившую у Филипсов двумя годами раньше. Банкир был покорен умом Карла и предоставил ему (оформив как долговое обязательство на имя матери) 160 фунтов под обеспечение его частью отцовского
Маркса заинтересовал сын банкира, молодой человек, склонный к депрессии, и он был просто очарован дочерью, Антуанеттой Филипс (по прозвищу Нанетга) — молодой и хорошенькой кузиной, которой было двадцать четыре года. Ему самому уже исполнилось сорок три. Он провел четыре недели в Цальт-Боммеле, в основном в обществе Нанетты, за которой ухаживал — наверняка платонически. После его отъезда в Германию между «моим дорогим пашой» (прозвище, которым наделила Карла Нанетга) и «моей жестокой чаровницей» (так, со своей стороны, называл ее он) завязалась переписка. Женни, сражавшейся в Лондоне с обычными финансовыми проблемами, пришлось справляться у Энгельса, нет ли у того вестей о ее муже. Она писала: «Письма, присылаемые моим дорогим господином и повелителем, на сей раз выдержаны в особенно лапидарном стиле…»
В то время как король Пьемонта Виктор Эммануил стал королем Италии, в апреле 1861 года, Карл прибыл в Берлин — город своей юности, покинутый около двадцати лет назад. Там его встретил Фердинанд Лассаль: он отлично выглядел, открыто именовал себя социалистом и вел бурную светскую жизнь, проживая у графини Софии фон Гатцфельд — богатой любовницы, которую он увел десятью годами раньше у ее супруга; она представила его аристократам и «профессиональным остроумцам». В письме Женни Карл говорит об этой графине как о женщине «очень умной, глубоко интересующейся революционным движением». Женни терзается ревностью (особенно усилившейся после обезобразившей ее болезни) и отказывается приехать к нему в Берлин, куда она могла бы добраться без всяких проблем, хотя ее брат уже три года как не был министром. «Моя жена в особенности против поездки в Берлин, поскольку она не хочет, чтобы наши дочери были введены в круг Гатцфельд», — напишет он вскоре Энгельсу. Он встречается с членами небольшой «прогрессивной партии», одним из руководителей которой теперь является Лассаль. Повидался он и с делегатом от одной рабочей группы из Дюссельдорфа (представившимся как Леви), который обвинял Лассаля в том, что тот использует организацию трудящихся для защиты собственных интересов и интересов его любовницы. Затем Карлу пришлось покинуть Берлин. Одни говорили, что его чуть не арестовала полиция, другие утверждали, что истекал срок его визы, а ему надо было навестить еще кое-кого.
На обратном пути он действительно остановился на несколько дней в Трире у матери, с которой не виделся четырнадцать лет; он упал в ее объятия, без труда добился аннулирования долгового обязательства на ее имя, оформленного банкиром Филипсом, сходил на могилу отца и снова провел несколько дней в Нидерландах, чтобы прекрасная кузина Нанетта полечила его очередной карбункул.
Вернувшись в Лондон, он написал Лиону Филипсу, чтобы поблагодарить его за прием и поговорить о депрессии своего юного кузена — «болезни, которую легко объяснить тем, что, в отличие от большинства людей, он критически относится к самому себе и еще не нашел твердой политической позиции, которая бы его удовлетворила». Полная противоположность тому, чем он сам хотел бы быть и чем был на самом деле!
В 1861 году Маркс много занимался дочерьми, словно добиваясь прощения за свое отсутствие. Младшая, Элеонора, впоследствии рассказывала, что, когда ей было всего шесть лет, отец тратил много времени на ее литературное образование и занимался с ней точно так же, как некогда с ее сестрами и покойным братом. Словно желая видеть в ней новое воплощение Эдгара, умершего через три месяца после ее рождения, Карл говорил всем и каждому, что Элеонора похожа на мальчика и что его жена ошиблась, производя ее на свет! Впрочем, однажды Элеонора заставит его поплатиться за то, что он любил ее не ради нее самой. Рассказ дочери многое говорит о личности Карла:
«Отец читал мне Гомера, „Нибелунгов“, „Гудрун“, „Дон Кихота“, „Тысячу и одну ночь“. И поскольку Шекспир являлся Библией в нашем доме, он всегда был у нас в руках или на устах. С шести лет я знала наизусть множество сцен из Шекспира. На мое шестилетие Мавр подарил мне первую книгу — „Питер Простак“, приключенческий роман английского писателя Фредерика Марриета. Отец прочел мне лекцию о Марриете и Купере, потом прочитал мне все сказки и обсудил их со мной. Когда я поделилась с ним, что хочу стать „Post-Captain“ (не пояснив смысла этого неологизма), и спросила, могу ли я нарядиться мальчиком и поступить в армию, он заверил меня, что это вполне возможно, только надо держать наши планы в тайне, пока они окончательно не созреют».
С весны 1861-го до 1863 года Маркс исписал убористым почерком полторы тысячи страниц, пытаясь реализовать первоначальный план составить свой труд целиком, а уж потом его опубликовать. 750 страниц были посвящены историй и критике прежних экономических теорий, 500 страниц — капиталу в общем (на этом Карл остановился в 1859 году), остальные — темам,
Двадцать первого июля 1861 года началась Гражданская война в Америке. Конфедераты, к которым примкнули лучшие офицеры, должны были совладать с численным превосходством Союза, опиравшегося на население в двадцать два миллиона жителей, тогда как на отделившемся от Союза Юге проживало только девять миллионов (в том числе 3,7 миллиона рабов). Пальмерстоновская Англия не знала, как ей быть: ей не хотелось терять ни рынков Севера, ни сырья Юга. Вопрос о рабстве был ей безразличен. Она не понимала доподлинно, нужно ли ей вступать в войну и на чьей стороне. Однако она оказалась втянутой в конфликт, когда 8 ноября военный корабль северян «Сан-Хасинто» перехватил британский почтовый пакетбот «Трент», шедший из Гаваны в Англию, и обнаружил на борту двух дипломатов-южан и их секретаря, отправлявшихся в служебную командировку. Правительство федералов арестовало их и посадило в тюрьму в Бостоне. Лондон выразил протест, потребовал их освобождения, затем направил в Канаду четырнадцать тысяч солдат. Этот доминион испугался, что превратится в поле битвы между Лондоном и Вашингтоном, а предварительно будет захвачен войсками федералов. Тред-юнионы бурно запротестовали против втягивания страны в войну, в Лондоне прошли многочисленные демонстрации, поддерживаемые и подогреваемые статьями Маркса.
Седьмого декабря 1861 года в своей еженедельной статье в «Нью-Йорк дейли трибюн» (газете северян) Карл выступил в поддержку союза Англии с конфедератами и провел чрезвычайно тонкий анализ позиции Великобритании. Нужно привести из него обширную цитату, чтобы показать его глубокое знание современных ему политических реалий:
«Главная забота сторонников рабства и их североамериканских пособников состоит в том, чтобы вовлечь Соединенные Штаты, Север, в войну с Англией, ибо если эта война разразится, Англия первым делом признает Конфедерацию южных штатов, а вторым — покончит с блокадой Юга… При любых других обстоятельствах деловые круги Великобритании отнеслись бы к такой войне с ужасом. Но уже на протяжении нескольких месяцев крупная и влиятельная фракция в деловом мире подталкивает правительство к тому, чтобы силой прорвать блокаду (Юга Севером), дабы снабжать главную отрасль английской промышленности необходимым сырьем (хлопком). Боязнь сокращения английского экспорта в США (в случае войны с Севером) утратила свою остроту, поскольку эта торговля и так уже подверглась ограничениям. Так, „Экономист“ утверждает, что северные штаты — „плохие, невыгодные клиенты“. Гигантский кредит, который английская торговля обычно предоставляла Соединенным Штатам, в особенности принимая переводные векселя на Китай и Индию, уже сведен к пятой части того, каким он был в 1857 году. Более того, для обанкротившейся бонапартистской Франции, парализованной внутри и терзаемой внешними трудностями, англо-американская война будет как манна небесная. Разве она не полна готовности, в уплату за английскую поддержку на континенте, мобилизовать все свои силы, чтобы помочь „коварному Альбиону“ за океаном? Пальмерстон ищет законный предлог, чтобы вступить в войну против США, но в правительстве ему твердо противостоит Гладстон. Если бы Вашингтон предоставил желанный предлог, нынешний английский кабинет был бы распущен и заменен правительством тори. Пальмерстон и Дизраэли уже наладили первые связи ввиду подобного переворота. Этим объясняются яростные призывы к войне „Морнинг геральд“ и „Стандарта“ — этих голодных волков, которые воют в ожидании нескольких крошек, упавших из милостивой государственной казны».
Текст одновременно точный, простой и ясный, сильно отличающийся, как и все его статьи, от его зачастую слишком мудреных научных работ.
Двадцать шестого декабря 1861 года Вашингтон выпустил двух арестованных дипломатов-южан; напряженность в отношениях с Лондоном ослабла. Карл увидел в этом успех рабочих выступлений, в которых он участвовал. В самом деле, впервые действия профсоюзов оказали ощутимое влияние на внешнюю политику крупной европейской державы.
Вскоре после того — вот так сюрприз! — в Лондон явился диссидент, который исчез двенадцать лет тому назад, но память о котором еще была жива во всех сердцах — русский анархист Бакунин, глава мятежа в Дюссельдорфе, воплощенный Вагнером Зигфрид, протеже Фогта, арестованный в Германии в 1849 году, высланный в Австрию, переданный России и посаженный там в тюрьму, потом сосланный в Сибирь. Он прибыл в Великобританию, совершив невероятное путешествие: после восьми лет тюрьмы и пяти лет ссылки в Сибирь он сумел бежать, добрался до Иокогамы, потом до Сан-Франциско и, наконец, до берегов Темзы! Он явился к Карлу, чтобы выразить ему свое восхищение и объявить, что после стольких передряг поставил себе первоочередной задачей перевести «Манифест Коммунистической партии» на русский язык!
В следующем, 1862 году в Брюсселе объявился другой старый друг Маркса — Моисей Гесс, который мог бы образовать трио с Карлом и Фридрихом. Он издал книгу «Рим и Иерусалим», ищущую пути воссоединения евреев в Палестине. Это «свидетельство о рождении» сионизма вышло в свет в тот самый момент, когда итальянцы и немцы как раз старались завершить воссоздание их собственного национального единства. Палестина была тогда лишь названием части Сирии, входившей в состав Османской империи, и нужно было обладать богатым воображением, чтобы подумать, что еврейский народ когда-нибудь снова сможет там жить.