Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Отказ Рюге платить взбесил Маркса не только потому, что у него не было других источников дохода, а ему вот-вот предстояло стать отцом, но и потому, что он знал о наличии у Рюге средств, вырученных на железнодорожных акциях {29}.
Положение Карла и Женни грозило стать безвыходным, однако Георг Юнг и бывшие акционеры «Rheinische Zeitung» два раза присылали Марксу суммы, которые он мог бы заработать в качестве соредактора «Ежегодника», — это было сделано, по их словам, в знак признательности за совместную работу в Кельне {30}. Это поступок, в свою очередь, вызвал резкое раздражение Рюге и побудил его пожаловаться Фробелю на то, что Маркс и Женни живут не по средствам. «Его жена подарила ему на день рождения хлыст для верховой езды
Другое письмо Рюге содержит ядовитое описание еще одной «мании», якобы владеющей его бывшим коллегой. Рюге характеризует Маркса как «циничного и жестокого, грубого, высокомерного человека… Эта своеобразная личность хороша в роли ученого и философа, но совершенно невыносима и разорительна в качестве журналиста. Он много читает, он работает с необычайной интенсивностью… но ничего не доводит до конца, обрывает сам себя на полуслове и с головой погружается в свои любимые книги» {32}.
За год раскол между двумя бывшими друзьями стал окончательным. Даже и по прошествии времени Маркс не пощадит Рюге — «невежа с лицом хорька» станет самой короткой и оскорбительной харктеристикой бывшего друга {33}.
Первенец Маркса и Женни родился 1 мая 1844 года. Маленькая Женни, или Женнихен, получила свое имя в честь матери, но унаследовала от отца черные глаза и волосы {34}. Ни у Карла, ни у Женни не было никакого опыта в обращении с грудными младенцами. Женни выросла в доме, где всегда было полно слуг, а детей почти сразу после рождения передавали кормилицам и нянькам. Маркс же так давно ушел из семьи в самостоятельную жизнь, что вел себя так, будто бы был единственным ребенком в семье, хотя у него было семеро братьев и сестер.
Их богемные приятели в Париже, просыпающиеся в 5 часов вечера и до 5 утра проводящие время в кафе, салонах и ресторанах, тоже ничем не могли помочь молодым родителям, так что Карл и Женни справлялись с малышкой Женнихен по мере способностей, пока девочка не заболела, и довольно тяжело.
Помощь пришла с неожиданной стороны: от Генриха Гейне. 46-летний поэт, страдающий от паралича, никогда не имевший собственных детей, однажды пришел к ним и обнаружил молодых родителей близкими к безумию, у постели корчившейся в судорогах малютки. Гейне принялся командовать. Велел вскипятить воды и искупал девочку в горячей ванне {35}.
Женнихен поправилась, но ее родители все никак не могли прийти в себя. Было решено, что Женни с ребенком отправится в Трир, где ее мать могла бы помочь ей с малышкой в эти самые сложные первые месяцы. Одетая в дорожный плащ и шляпку с пером, с ребенком на руках, Женни села в дилижанс и отправилась домой, оставив Маркса в Париже одного. Чем дальше на восток они уезжали, тем больше Женни беспокоилась. Они не прожили в браке и года, и молодая женщина боялась, что ее Карл падет жертвой «необузданных страстей и соблазнов французской столицы» {36}. Женни уже хорошо усвоила, что Париж был тем местом, где легко исполняются практически любые желания.
Ей не стоило волноваться. Маркс был очень занят в ее отсутствие, но отнюдь не другими женщинами. Пока Женни отсутствовала, он с головой погрузился в мир тайных обществ — и начал свои первые реальные исследования экономики.
6. Париж, 1844
Пять человек слушали и не понимали, а пятеро других не понимали, но говорили.
Безработица для Маркса означала свободу: теперь он мог вернуться к обучению. Его классными комнатами стали маленькие кафе, освещенные газовыми рожками, винные погребки и крошечные конторы, переполненные мужчинами, почти не видящими друг друга в клубах сизого сигарного дыма. Здесь не было лекций — здесь шли дискуссии, шумные собрания, привлекавшие внимание любопытных прохожих. Заглянув сюда, можно было услышать пламенные речи на всех европейских языках и увидеть, как мужчины кричат друг на друга, иногда даже не понимая собеседника, но обсуждая одни и те же темы: достоинства социализма, коммунизма, национализма, либерализма и демократии. Надо ли брать власть силой? Восстанавливать ли после этого государство из руин — или обратиться к правящему классу с требованием кардинальных социальных перемен, неотвратимость которых видит каждый, — и монархии должны смириться с этим процессом. Здесь были те, кто поддерживал растущую роль буржуазии и промышленников, кто видел надежду человечества в технических и научных достижениях, ускоряющих производство; в сокращении расходов на производство основных товаров и в открытии новых рынков сбыта. Раздавались и другие голоса, призывавшие к осторожности. Эти люди говорили о том, что упомянутые достижения таят в себе даже большую опасность для трудящихся, чем монархия, которую буржуазия высокомерно считала бессильной и полностью исчерпавшей себя. Промышленниками двигала обыкновенная жадность, жажда наживы — и ради нее они были способны жертвовать целыми поколениями рабочих.
Однако все стороны, участвующие в этих дебатах, видели необходимость введения новых форм правления в Европе. Природа общества изменилась. Абсолютные монархии с их деспотичными правителями, кровавыми приспешниками и подобострастными придворными выглядели архаично и неестественно, словно персонажей пьесы вырядили в костюмы прошлых веков — однако они нешуточным образом сдерживали социальный и экономический прогресс. Да, все те, с кем общался Маркс, признавали необходимость отмены монархии как формы правления, расходясь лишь в вопросах тактики и способов смены режимов {2}.
В марте, перед отъездом Женни в Трир, Маркс принял участие в банкете, на котором обсуждались эти проблемы. За столом сидели несколько человек — каждый из них вскоре станет активным действующим лицом грядущей революционной драмы, которая будет разыгрываться по всей Европе на протяжении ближайших тридцати лет. Идеи, предложенные ими, были противоречивы, разнообразны и в разной степени сложны, однако все эти люди уже давно сформировались как личности {3}. Двое из собравшихся значили в жизни Маркса очень многое: Михаил Бакунин и Луи Блан.
Бакунин был сыном русского графа. Он владел громадным поместьем и пятью сотнями крепостных. Мать его происходила из знаменитого рода Муравьевых, ее близкий родственник был повешен в 1825 году за участие в восстании против царя. Бакунин должен был стать военным, однако в 21 год оставил военную службу и решил посвятить себя научной деятельности. В 1840-м он оказался в Берлине, где примкнул к русскому кружку младогегельянцев, куда входил и его близкий друг, писатель Иван Тургенев {4} (ему принадлежит авторство термина «нигилизм» {5}). Высокий, долговязый Бакунин ходил повсюду в грязной студенческой фуражке поверх нечесаной гривы вечно сальных черных волос. Он был настоящим человеком действия, неуемным в своих аппетитах, всегда готовый яростно броситься на защиту своих идей или идей своих друзей. Странно замкнутый с женщинами (поговаривали, что он страдает импотенцией), он тем не менее оказывал на них почти гипнотическое воздействие, и женщины всех сословий буквально тянулись к нему {6}.
Ко времени приезда в Париж Бакунин уже приобрел репутацию революционера, который больше доверяет собственным инстинктам, а не разуму {7}. Он был на 4 года старше Маркса, однако, по его собственному признанию, куда менее развит в интеллектуальном смысле. С самого начала отношения между ними были несколько напряженными. Как замечает один писатель, «между русским аристократом и сыном еврея-адвоката стояла не только разность темпераментов; их разделяла громадная пропасть в традициях и идеях, на которых они выросли и возмужали» {8}.