Карл Радек и германская революция

Ватлин Александр Юрьевич

Прошло всего несколько лет после захвата власти большевиками в России, но как изменились те, кто считал себя творцами октябрьского переворота. Дни и недели проходили в различных согласованиях. Вызванные в Москву руководители КПГ во главе с Г. Брандлером бездействовали, ожидая начала работы конференции пяти компартий, созванной решением Президиума ИККИ от 28 августа 1923 года для обсуждения вопроса, как делать революцию в Германии. Лишь 4 октября Зиновьев ознакомил участников конференции с постановлением Политбюро, расставившим все точки над i ²⁰ .

Точка зрения Троцкого возобладала - постановление предписывало германским коммунистам

завершить подготовку вооруженного восстания к 9 ноября, пятой годовщине свержения монархии Гогенцоллернов. Последним, кто сдался в этом вопросе, был Карл Радек. Накануне заседания Политбюро он писал Троцкому о своем согласии с «назначением терминов революции», хотя и предостерегал от слепого копирования в германских условиях опыта российских большевиков. Важен выбор момента, «когда совпадает стихийное движение пролетариата с организованным выступлением боевых сил партии»²¹ , а до этого в Германии было еще достаточно далеко.

Центральным моментом постановления от 4 октября стало решение о посылке в Германию «четверки товарищей» для оперативного руководства предстоявшими событиями. Очевидно, лидеры РКП(б) не доверяли столь ответственного дела ни своим германским коллегам, ни даже генеральному штабу мировой революции в лице Коминтерна. Принципиально важным был вопрос о том, кого отправлять в Германию. Немецкие коммунисты, продолжавшие считать Троцкого главным стратегом гражданской войны, настаивали на его кандидатуре. Известную роль здесь играло и то обстоятельство, что лидер КПГ Брандлер считался человеком Радека, а значит, и Троцкого. Все это не могло не усилить подозрений сталинско-зиновьевской группы.

Председатель Реввоенсовета фактически находился не у дел. Сокращение Красной армии и «мирная передышка» объективно отодвигали его ведомство на второй план. Германские события обещали «новый виток войн и революций», о которых шла речь в программных установках большевиков, а значит - давали шанс новой расстановки сил внутри Политбюро ЦК РКП(б). Троцкий не мог не рассчитывать на это. Его оппоненты также отдавали себе отчет в том, чем обернется для них облачение Троцкого в мундир главнокомандующего силами мировой революции. В случае победы он вряд ли бы вообще вернулся в далекую Москву, руководя из Берлина Соединенными Штатами Европы - согласно терминологии Коминтерна, государственным образованием международной диктатуры пролетариата. Ведь говорил же Ленин в одной из последних работ, что образование советских республик в передовых европейских странах вновь отодвинет Россию на периферию социального прогресса.

Отправка в Германию кого-то из «своих» масштаба Троцкого -речь могла идти лишь о Зиновьеве - также была весьма рискованным шагом. Председатель Коминтерна не обладал необходимой энергией и самостоятельностью, и это не являлось секретом для его соратников. Провал революции в Германии под руководством Зиновьева стал бы весомым аргументом в устах Троцкого, критические замечания которого в 20-е годы несли в себе элемент злорадства по отношению к «тройке»: ничего у вас не получается без Ильича и без меня.

Можно предположить, что именно логика фракционной борьбы, помноженная на сталинскую осторожность, обусловила соответствующий пункт решения 4 октября. «Политбюро считает, что отправка тт. Троцкого и Зиновьева в Германию абсолютно невозможна в настоящий момент… Возможный арест названных товарищей в Германии принес бы неисчислимый вред международной политике СССР и самой германской революции».

Но это было лишь частью картины. То или иное толкование государственных интересов, облаченное в идеологизмы «классового подхода», в свою очередь определялось позицией каждого из участников назревавшего

внутрипартийного конфликта. История с отправкой в Германию «четверки» лишний раз подтверждает этот факт. Сталину и Зиновьеву удалось не только не пропустить кандидатуру Троцкого, но и изолировать его накануне решающих столкновений, отправив в германскую командировку его ближайших соратников. Если место Радека в «четверке» было очевидным, то назначение туда заместителя председателя ВСНХ Ю.Л. Пятакова, не принимавшего прежде участия в коминтерновских акциях, можно объяснить только фракционными интересами большинства Политбюро. Уже находясь в Берлине, тот сообщал о своей «беспомощности» в германских делах: «первое время я чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег»²² .

Для контроля за деятельностью Радека и Пятакова в «четверку» была введена сталинская креатура - В.В. Куйбышев. Подоплека его назначения являлась столь очевидной, что Зиновьеву пришлось дезавуировать это решение²³ , и в Германию с аналогичными полномочиями поехал В.В. Шмидт, нарком труда. Последним членом «четверки» стал полномочный представитель СССР в Германии Н.Н. Крестинский, отправленный в дипломатическую ссылку за активную поддержку Троцкого в дискуссии о профсоюзах.

Таким образом, руководство «германским Октябрем» фактически оказалось в руках ближайших сторонников Троцкого, что не могло не наложить свой отпечаток на отношение к этим событиям сталинско-зиновьевской группы. Декларировавшаяся всеми руководителями партии большевиков верность идеалам всемирной социалистической революции далеко не всегда идеально вписывалась в перипетии внутрипартийной жизни. Предпоследним пунктом решения Политбюро от 4 октября значилось: «вопрос о хлебе для Германии отложить».

Несмотря на то что членам «четверки» предписывалось немедленно сдать дела и готовиться к отъезду, в Берлин отправились лишь немецкие коммунисты. Уже на полпути из Москвы Брандлер узнал о вхождении КПГ 10 октября в коалиционное правительство Саксонии и своем назначении министром без портфеля. Полученные директивы требовали от него и его коллег использовать правительственные посты для скорейшего вооружения пролетарских сотен. Подготовка к вооруженному восстанию, до планируемого срока которого оставался еще месяц, вступила в решающую стадию.

Советские газеты пестрели сообщениями о приближавшейся революции в Германии. Согласно директиве ЦК РКП(б) от 28 августа 1923 года, пропагандистская кампания должна была подводить рабочих и крестьян к мысли о неизбежности военного столкновения СССР и западных держав. Однако в прессе не находили отражения иные события, чреватые весьма серьезными последствиями для судеб большевизма.

«Тройка» усиливала давление на Троцкого, буквально выдавливая его самого и его сторонников с руководящих постов. Понимая, что его провоцируют на открытый конфликт, Троцкий обратился 8 октября с письмом в ЦК и ЦКК партии, где не только обращал внимание на факты дискредитации его кадров, но и подвергал резкой критике весь партийный режим. Образование новой оппозиции стало делом считанных дней. 15 октября появилось знаменитое обращение 46 большевиков в Политбюро. Его авторы подчеркивали, что «хозяйственный кризис в Советской России и кризис фракционной диктатуры в партии… нанесут тяжелые удары рабочей диктатуре в России и Российской коммунистической партии. С таким грузом на плечах диктатура пролетариата в России и гегемон ее - РКП не могут не войти в полосу надвигающихся мировых потрясений иначе, чем с перспективой неудач по всему фронту пролетарской борьбы»²⁴ .