Карл Ругер. Боец
Шрифт:
– Что ты там делала?
– Ты же хотел устроить баню! – почти с вызовом ответила она.
– Да, – улыбнулся Карл. – Это третья вещь, о которой я мечтал, возвращаясь домой.
– Куда? – Дебора его, кажется, не поняла, хотя, на взгляд Карла, ничего особенно замысловатого он не сказал.
– Домой, – повторил он, закуривая.
– Твой дом в Линде! – отрезала Дебора, которая, видимо, раздумала краснеть по всякому поводу.
– Давно уже нет, – покачал головой Карл. – Теперь мой дом там, где я живу сейчас. И вот этот дом – мой дом. Здесь и сейчас… И твой тоже, – добавил
– И о чем же ты, Карл, мечтал, возвращаясь домой? – спросила Дебора, в голосе которой звучала ирония.
– О еде, естественно. – Карлу их разговор начинал нравиться. – Я ведь ничего сегодня не ел. Совсем ничего… Так вышло, – объяснил он, уловив новую волну удивления в ее прекрасных глазах.
– А еще? – спросила она, не отводя взгляда.
– Еще я думал о том, как мне хочется заняться делом… Кстати, я там накупил всякого…
– Все уже наверху, – серьезно сообщила Дебора. – Я разложила вещи, как могла. Ну просто чтобы они не испортились и не загромождали комнату.
– Спасибо, – поблагодарил девушку Карл. – Это очень хорошо. С утра займемся делом.
– Ты будешь рисовать? – В ее глазах зажегся интерес.
– Разумеется, но не сразу. – Карл наконец сделал глоток бренди. – Сначала надо будет натянуть холст на подрамники и проклеить.
– Проклеить? – Дебора была удивлена. – Я думала, что ты сразу…
– Ни в коем случае! – притворно ужаснулся Карл. – Этого никак нельзя делать.
Он отпил еще бренди, наблюдая за Деборой, которая, по всем признакам, была полна недоумения.
– Видишь ли, – сжалился над ней Карл, – писать масляными красками можно только на грунтованном холсте. Если не положить грунт, основа – в данном случае холст – впитает масло и краски быстро высохнут и пожухнут. Начнут осыпаться… Да и холст от этого портится, потому что масло – такое дело – разрушает ткань. А на грунт и краски лучше ложатся, ты понимаешь? У них лучше сцепление с холстом.
– Так ты будешь… грунтовать холст? – спросила она с интересом.
– Холсты, – поправил он. – Мы займемся подготовкой холстов прямо с утра. А вот потом, когда они будут сохнуть, я предполагаю нарисовать твой портрет. Пока на бумаге.
– Портрет?
– Чем тебе не нравится эта идея?
– Ничем, но… – Она замялась, и Карл понял, что ее беспокоит, во всяком случае, ему показалось, что понял.
– Не волнуйся, – усмехнулся он. – Для первого случая я нарисую тебя одетой, а полюбоваться на тебя без платья я смогу и в бане.
Теперь она все-таки покраснела.
– Так ты на самом деле художник? – спросила она, отводя взгляд.
– А как же иначе? – поднял брови Карл. – Я же объявил себя свободным художником.
– Ты прав, об этом я забыла, – сказала Дебора и снова посмотрела на него. – Просто мне показалось, что ты слишком воин, чтобы быть художником.
– Ах это! – улыбнулся Карл. – Ты просто мало знаешь о художниках. Художники, Дебора, тоже разные бывают… Ты когда-нибудь бывала в Цейре? – спросил он через секунду.
– Да, – осторожно ответила Дебора.
– А во дворце правителя?
– Почему ты спрашиваешь? – сразу же насторожилась она.
– В зале Ноблей, – объяснил Карл –
– О да! – сказала Дебора, и ее глаза засияли. – «Война и Мор»!
– Именно так, – кивнул Карл. – Эту роспись сделал Гавриель Меч – самый знаменитый полководец прошлого столетия.
– Я не знала об этом, – виновато улыбнулась Дебора. «Зато теперь я знаю, что ты действительно гостила у убру», – подумал он, доливая себе бренди.
– Все люди разные, – сказал он вслух. – И никогда не стоит судить о человеке по тому, каким делом он сейчас занят. Возможно, раньше он был занят чем-нибудь другим.
– А чем был занят ты? – спросила она.
– Легче рассказать, чем я не был занят, – улыбнулся он, но объяснять ничего не стал. Но и Дебора поняла уже, что никакого вразумительного ответа от него не получит, и сменила тему.
– Почему ты не читаешь письма? – спросила она.
– Я их прочту, – пообещал он. – Потом. А пока… пойдем-ка мы мыться, Дебора, а то уже на дворе ночь, а у нас завтра много дел. Прямо с утра.
Море было недвижно. Тихие воды лежали, как толстое темное стекло, а по лунной дорожке шла женщина. Она была еще далеко, и Карл мог видеть только ее силуэт. Ее белая кожа казалась серебряной в лунном сиянии, и нимб сияющего серебра окружал голову идущей к нему женщины.
Карл стоял на берегу, там, где прибой должен был лизать носки его сапог, но в этом мире не было движения. Ни дуновения ветра, ни плеска волн. Двигалась только «лунная дева». И Карл тоже стоял неподвижно, глядя на медленно приближающуюся к нему женщину, не в силах разорвать путы наваждения. Он стоял и смотрел, как легко ступают ее длинные ноги, как двигаются при ходьбе ее широкие бедра, как плавно покачиваются в такт движению тяжелые груди. Женщина приближалась. Длилось бесконечно растянутое мгновение тяжкого безволия. Неведомая прежде тоска сдавила грудь, и холодный огонь заемной страсти, чужого желания ядом разлился в крови. Но чужое – чужое и есть, и ничего этого Карлу не было нужно.
Сделав неимоверное усилие, он втянул воздух сквозь сжатые в мертвой хватке зубы, почувствовал языком его вкус и отрезвляющую прохладу и проснулся. В комнате было темно и тихо, только ровно дышала за его плечом спящая Дебора.
Все бы ничего, сказал он себе, тихо вставая с кровати, да вот беда: ты, красавица, не угадала – обычно я не вижу снов.
Он легко нашел в темноте свои вещи и быстро оделся.
А кстати, спросил он себя, бесшумно спускаясь по лестнице, которая из двух?
Этого он пока не знал, но полагал, что скоро узнает.
Карл пристегнул меч, вышел на улицу и осторожно притворил за собой дверь. Полная луна скрывалась за высокими крышами домов, и здесь, внизу, было почти темно, но темноты Карл не боялся. Он постоял секунду, прислушиваясь к себе, и решительно направился в сторону гавани. Туда звало его сердце, а вот кто позвал туда его сердце, оставалось пока загадкой. Впрочем, на то и загадки, чтобы их решать, и эту загадку Карл тоже предполагал когда-нибудь решить. Опыт подсказывал ему, что обычно решения приходят сами, надо только уметь их ждать. И знать где.