Карл XII. Последний викинг. 1682-1718

Цветков Сергей Эдуардович

Вера в предзнаменования была широко распространена в шведской армии. Появления ложных солнц и комет отмечались с почтительным трепетом (кометы, в частности, неоднократно считались предвещением Судного дня), по ним делались предсказания об исходе походов и битв. Но если раньше, в Польше и Саксонии, все знамения истолковывались как благоприятные для шведов, то с началом русского похода все чаще стали обращать внимание на какой-нибудь дурной знак. Так, у Ромн вспомнили, будто Карлу предсказано, что он останется непобедим, пока не возьмет Рим: некоторое сходство в звучании названий городов (Рим по-шведски «Rom») вызвало у многих солдат мистический ужас. Сам король тоже верил в приметы и суеверно

боялся темноты, из-за чего охотно спал с солдатами, положив голову кому-нибудь на колени. Священники ничего не могли поделать с этими предрассудками, тем более что сами они (как, например, капеллан драбантов и духовник короля Нордберг) частенько перед боем сподобливались «откровений» о грядущей победе шведов. Заслон язычеству был поставлен только в виде королевского указа, запрещающего колдовать и заговаривать оружие.

По-видимому, случай с горностаем сильно повлиял на Левенгаупта, который именно после этого стал совершать один странный поступок за другим. Вообще все его действия свидетельствуют о том, что за последние дни он потерял остатки душевных сил.

Карл приказал Крейцу найти «более удобное место» для переправы. Было решено выступить в Кишенки на рассвете. Однако армию уже трудно было повернуть назад. Люди тянулись за Днепр – силой захватывали плоты, платили баснословные деньги за лодку (одно место стоило до 100 далеров) или бросались в реку группами по 10-20 человек, из которых на другой берег добирались двое-трое. На тех, кто еще не совсем потерял голову, эта картина подействовала отрезвляюще. Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка пишет: «Когда увидели мы, с какими стенаниями народ на тот берег перебраться пробовал, решили мы со товарищи, что лучше останемся все скопом и будь что будет, в любом случае доля более завидная, нежели с собой в реке покончить».

Вечером 30 июня с разрешения Левенгаупта на тот берег переправились Мазепа с женой и Войнаровским, несколько сотен казаков и рота конных егерей. Высшие чины сидели в лодках, казаки и егеря держались за гривы лошадей; течение унесло многих из них. Канула на дно и часть гетманских сокровищ (впоследствии чье-то смутное воспоминание об этом событии породило знаменитую легенду о «кладе» Мазепы).

Тем временем у короля проходило совещание с целью выработки плана дальнейших действий. Выбор был невелик: или, переправившись у Кишенок, идти во владения крымского хана, или дать у переправы бой приближавшейся русской армии. Карл высказался, конечно, в пользу сражения, но увидел испуганные лица офицеров. Гилленкрок поспешил заявить, что «солдат обуял страх и стоит им только завидеть неприятеля, как они массой перейдут к врагу, остальные же утопнут в реке». Карл резко оборвал его:

– Они будут драться, коль скоро я прикажу им!

Тут Левенгаупт со слезами на глазах пал перед ним на колени:

– Ваше величество, вам нужно переправиться за Днепр, чтобы спасти хотя бы себя.

Король сердито толкнул его в грудь:

– Вы, генерал, не знаете, что говорите. Мне приходится думать о других, гораздо более важных делах.

– Ничего иного не приходится, кроме как в полон идти либо всем убитыми быть, – не унимался Левенгаупт, мрачно глядя в пол.

– Но сначала грянет бой! – кипятился король.

После этого на Карла обрушился целый ураган увещеваний, что если он оставит армию и переправится за Днепр, то таким образом «получит много способов помочь своим». Левенгаупт особенно упирал на то, что ханский эмиссар, сопровождавший шведов, обещал дать верного человека, который покажет дорогу в Крым, и что хан обещал обеспечить шведов продовольствием.

– Если русские подойдут с одной кавалерией, то с ними как-нибудь справятся, но если явится вся русская армия, то нельзя сказать, что будет, – добавил Крейц.

Наконец Карл уступил. Условились, что король с небольшим отрядом двинется в Очаков, где будет ждать прибытия остальной армии. Оттуда решено было идти в Польшу на соединение с Крассау и войсками Станислава. Это должно было увеличить силы шведской армии до 40000 человек. Одновременно предполагалось объявить в Швеции новый рекрутский набор. Король хотел возложить командование армией на Крейца, но Левенгаупт настоял на том, чтобы эта должность была предоставлена ему. Король, подумав, согласился.

Левенгаупт объявил приказ по армии: «Не забавляться дальше постройкой негодных плотов или переправой через Днепр», а сжечь все подводы с имуществом, раздать казну солдатам и офицерам, запастись патронами и провиантом и быть готовыми на рассвете выступить к Кишенкам. Это распоряжение вызвало массу «скандалов и буйств»; имущество сожгли лишь некоторые полки. Крейц невольно усилил беспорядки, необдуманно разрешив переправиться за Днепр лейб-драгунскому полку Эрнстеда. Другие шведские части ринулись на берег вслед за лейб-драгунами и возобновили сооружение плотов.

Около 10 часов вечера Карл в коляске подъехал к месту переправы. Его сопровождала горстка генералов. Левенгаупт пожелал всем счастливого пути и добавил, что у него есть одна просьба.

– Какая же? – спросил Карл.

– Ваше величество, я прошу не допустить, чтобы моя несчастная жена и дети в случае потери кормильца вынуждены были пойти по миру.

Карлу не очень понравилось умонастроение главнокомандующего, но он заверил Левенгаупта, что его просьба будет выполнена.

Началась переправа. Первыми на тот берег высадилось несколько десятков драбантов с казной. Королевский экипаж поставили на две связанные лодки, на весла сели 12 драбантов. Лодок хватило еще для Дюбена, Спарре, Хорда, Гилленкрока, Лагеркроны, Поссе, Рооса, епископа, 18 пасторов, раненых офицеров и некоторых других «высокопоставленных и знатных особ, которые, удобно сидючи, и были перевезены». Поварам, конюхам, денщикам, пажам, лакеям и 200 солдатам пришлось переправляться вплавь. Всего на другом берегу Днепра оказалось около 1300 шведов и 1500 казаков.

Когда король сошел на берег, часы показывали полночь. Для шведской армии наступал ее последний день.

2

Как только лодки с королевскими носилками отчалили, Левенгаупт и Крейц почувствовали облегчение: заклания армии не будет. Они вернулись в лагерь и стали готовить выступление. Раздача казны на некоторое время отвлекла солдат от переправы. Но с рассветом на шведских аванпостах началась перестрелка. Худшие ожидания шведских генералов подтвердились: русские все-таки успели к Переволочне.

Крейц посоветовал Левенгаупту отвести армию направо, ближе к Ворскле, а сам поехал на выстрелы. Один драгунский отряд несся карьером прямо на него; Крейц услышал, как солдаты бранят своего корнета за приказ об отступлении. Генерал остановил их, вернул на позиции и отогнал казаков. С пригорка он смог осмотреть всю русскую армию, уже построенную в боевой порядок. Меншиков привел к Переволочне Семеновский полк, посаженный на марше на коней, и кавалерию – всего около 9000 человек. Теперь семеновцы спешились и встали в центре, кавалерия расположилась по флангам. Левенгаупт в мемуарах уверяет, что корпус Меншикова казался огромным (он даже говорит о 30000 человек), но другие шведские источники не скрывают того факта, что русских было намного меньше, чем шведов. Крейц даже заметил, что русская кавалерия изнурена погоней: при спуске с откоса лошади казаков валились с ног от усталости.