Карлики
Шрифт:
– Что теперь с нами будет?
– дрожащим голосом спросила Лора, на глазах у нее появились слезы. Выдержка, которой позавидовал бы Вэндж, улетучилась в тот самый миг, когда она поняла, что тайна четвертого гомоида раскрыта.
– Ничего, ровным счетом ничего, - ответил я.
– Абметов о мальчике ничего не знает и, надеюсь, никогда не узнает, а бояться меня вам и вовсе не стоит.
– Как вы догадались?
– Я видел голограмму гомоида, когда навешал Франкен-берга. На вид гомоиду было лет пятнадцать - двадцать - во всяком случае, так мне тогда
– Да, вы правы.
– И эксперимент начался шесть лет назад?
– Да, конечно, ведь мальчику пять лет. А почему вы спросили?
– Старшие гомоиды ничего не знали о нем. Тот из них, с кем я разговаривал в пещере Южного Мыса, сказал, что последние шесть лет он не покидал пещеру. Я мог бы сообразить и раньше...
– Кто еще знал о том, что Альм-младший... ну... не совсем человек, скажем так?
– Только те, кто не мог не знать: Перк, его жена и Франкенберг.
– Но не вы ..
– Нет. Перк доверил мне свою тайну уже после смерти.
– Признаться, я не совсем вас понял.
– Через неделю после его смерти я получила от него письмо.
– Письмо "до отмены"?
– Да, такое письмо, которое посылается автоматически, если адресат в течение определенного времени не отменит отправку сообщения.
– Понятно. Вы покажете мне письмо?
– Нет, я его сразу же стерла. Сами понимаете почему...
– Что было в письме?
– Перка обложили с двух... нет, с трех сторон, если считать и вас. Но про вас он тогда не знал. Он боялся, что Абметов вот-вот пронюхает про Альма-младшего. Перк не хотел его отдавать. Третий гомо-ид, Антрес, подбирался с другой стороны... Потом вдело вмешались вы.
– Да, мы подключились несколько позже. А на чьей стороне была Эмма Перк?
– Ни на чьей. Конечно, особой привязанности к мальчику она не должна была испытывать - ведь Альм-млад-ший не был ее сыном. Но Эмма Перк не могла иметь собственных детей. Она вообразила себе, что имеет на ребенка больше прав, чем все остальные. Она боялась потерять его, боялась, что Перк сбежит от нее вместе с ребенком или, хуже того, отдаст мальчика Абметову для его опытов. Мне кажется, все дело в этом...
– Хорошо, - вздохнул я, - все равно, теперь это уже не имеет значения. Скажите, а о Лесли Джонсе Перк упоминал? Или о Сэме Бруце?
– Нет. А кто такой Сэм Бруц?
– Один из сообщников Абметова. А имена Номура, Зимин, Вэндж - не встречались?
Снова мимо. По словам Лоры, в письме Перка фигурировали только Абметов, Франкенберг и Эмма Перк - никаких новых имен в нем не было. Лора, собравшись с духом, спросила:
– Вы так и не ответили мне, что вы собираетесь делать с ребенком. Прошу вас, оставьте его мне. Мы улетим с Фаона - куда скажете, хоть - на Землю. Я сделаю все что угодно, лишь бы никто никогда не заметил, что он не человек.
– Вы не всесильны,
– Так спрашивают про породу собаки!
– с негодованием воскликнула она.
– И все же...
– Чуть меньше единицы, и в отличие от Антреса, Альм абсолютно безопасен для людей... Даже наоборот...
– Откуда вам известно про сублимацию? Из письма Перка?
– Да, из него.
– Следовательно, он описал и ту модель, что использовалась при создании Альма-младшего.
– Нет, он упомянул только сублимационное число. И то лишь для того, чтобы я не боялась мальчика так же, как Перк боялся Антреса.
– И больше ничего? Неужели он никак не описал, что собой представляют гомоиды, как они устроены, что у них творится внутри, в голове, наконец. Я, к сожалению, абсолютно не владею вашей биологической терминологией, поэтому, наверное, несколько по-дилетантски формулирую вопрос, но вы же меня понимаете?
Она кивнула:
– Конечно, понимаю. И Перк прекрасно понимал, что найдется кто-то, кто будет задавать подобные вопросы, поэтому не оставил ни мне, ни вам ни единого намека.
– А может, все-таки, оставил? Но вы, не желая, чтобы тайна происхождения Альма-младшего вышла наружу, уничтожили материалы исследований.
– Думайте что хотите...
– Но сами-то вы представляете себе, кем он станет, когда вырастет. Чем-то же он будет отличаться от всех остальных людей.
– Он будет добрее...
– Это я уже понял, а еще?
– Еще... Мы не заметим ничего такого, чего не замечаем в других людях - люди ведь тоже разные... Если ребенок вырастает в обезьяньей стае, могут ли обезьяны понять, чем он отличается от них? И может ли человек, выросший среди обезьян, догадаться, что он не такой, как они, что он способен на что-то, что обезьянам недоступно.
– Но мы не обезьяны.
– Это только пример. Сколь бы ни был ребенок гениален от природы, никто об этом никогда не узнает, если его не учить хотя бы азам того, в чем он мог бы стать гениальным. Поэтому мы учим детей всему подряд - ведь заранее никогда не известно, что ему пригодится в жизни. А чему мы можем научить Альма? Только тому, что знаем сами, Следовательно, и его отличия от нас будут укладываться в наши, человеческие рамки. Поэтому будь что будет. Пусть растет среди людей, и пусть эти люди никогда не узнают, кто он и откуда... Вы согласны?
– Согласен. Но кроме того, что он - гомоид, он еще и андрогин. Вы вряд ли сумеете это скрыть. Если Альму потребуется медицинская помощь, то любой врач без труда определит в нем гермафродита.
– Не забывайте, что я тоже врач, - напомнила она. У меня мелькнула догадка:
– Вы хотите сказать, что собираетесь, как бы это помягче выразиться, внести необходимые исправления...
– Уже внесла. Оставшиеся отклонения встречаются и у людей. Теперь он мальчик, а когда вырастет - станет мужчиной не хуже вас.
– И она с улыбкой оглядела меня с головы до ног.