Кармела

Качало немилосердно. Алые, блестящие, словно лакированные, и горячие, казалось, дымившиеся волны жадно облизывали большой полупрозрачный маняще холодный шар светила, который плавился под их языками, остужая жар моря стекавшей с его тающих боков ледяной водой.

Качка ослабевала, еще, еще, почти прекратилось, и удалось, не без труда, поднять веки. Словно отодвинулись красные стекла, окрашивавшие мир, и в глаза ударила белизна… вверху… вроде это называлось потолком?.. по сторонам… простыни… одежда… спереди пуговицы… халаты?.. да, халаты, на голове… что же?

– Tabula rasa, – пробормотала она не очень внятно.

– Что? – спросил один из одетых в белое.

– Tabula rasa, – повторила она более уверенно и, когда двое в белых халатах

переглянулись, добавила: – Разве в медицинском институте не проходят латынь?

– Вы знаете, кто мы? – ответил вопросом на вопрос тот, первый. Помоложе, повыше ростом, у второго седые усы и важный вид…

Она помедлила.

– Врачи…

Слово всплыло на поверхность и запрыгало на ней, словно притопленная кем-то и до поры, до времени удерживаемая под водой надувная… как называлась эта штуковина?.. вдруг вырвавшаяся на свободу, за ней другие, скоро все море… море?.. где?.. уже не красное, а бесцветное, было усеяно пестрыми пухлыми предметами, которые она узнавала один за другим.

– А как вас зовут, помните? – спросил второй врач.

Она поискала взглядом, пестрые предметы появлялись и пропадали, качка, хотя и послабее, не унималась, она сощурилась, стараясь рассмотреть получше, но вышло хуже, предметы стали один за другим тонуть, словно из них выпустили воздух…

– Что со мной случилось? – произнесла она с усилием.

– Ничего особенного. Небольшое сотрясение мозга. Вы упали и ударились головой.

– Где?

– У себя дома. Опрокинулся стул, на котором вы стояли. Очевидно, перегорела лампочка, вы ее меняли.

– Почему я? – спросила она удивленно.

– То есть?

– Почему не муж?

Она нахмурилась, пытаясь сосредоточиться.

– Не напрягайтесь, – предупредил врач.

Она кивнула, но, когда медики были уже у двери, вдруг позвала:

– Подождите. Я вспомнила.

– Что? – повернулся к ней тот, что помоложе.

– Имя.

– Ну?

– Кармела. Меня зовут Кармела.

– Отлично, – медленно сказал врач. – А теперь отдохните. Я зайду попозже.

– Что-нибудь не так, Пауль? – спросил профессор, когда дверь в палату закрылась.

Пауль кивнул.

– Не то имя. На самом деле ее зовут Элла.

– Звучит похоже.

– Да, но…

– Ложная память. Что-то еще?

– И с мужем они давно в разводе. Живет одна, так что лампочки вкручивать ей приходится самой. Хорошо еще, не осталась лежать под своей люстрой до скончания века.

– А кто ее нашел?

– Соседка. Подруга.

– Так соседка или подруга?

– Одна в двух лицах. Живут рядом уже лет… десять, кажется… знаете в Ласнамяэ советские квартиры с общей прихожей?.. соседка тоже без мужа, дочь-школьница, больше никого, сам бог велел сдружиться… правда, у Эллы есть брат, но своя семья, живет, естественно, отдельно… Ну а девушки наши даже двери в квартиры не запирают, только общую на лестничную клетку, и все время бегают друг к другу.

– Сколько подробностей!

– Соседка приходила, эта самая… Как вы думаете, она выправится?

– Думаю, что да. Органики ведь практически нет.

– Нистагм…

– Пустяки… Не кажется ли вам, друг мой, что вы принимаете чересчур уж близко к сердцу беды этой… симпатичной, не буду отрицать… женщины? – профессор улыбнулся, похлопал смутившегося коллегу по плечу и пошел к своему кабинету.

Пауль еще несколько минут стоял перед закрытой дверью в палату, пытаясь разобраться… неужели?.. Нежное лицо, спутанные каштановые волосы, высокие брови, большие, очень большие глаза, бледные губы, хрупкие руки, бессильно вытянутые поверх застиранного больничного одеяла… Элла… Ему не нравилось это имя, было в нем нечто простецкое, наверно, и она его не любила, выдумала себе другое, и теперь, после частичной амнезии пришло на ум то… Кармела… Как красиво!.. И как ей идет… Он покраснел, сердито сунул в карман молоточек, который уже добрую четверть часа вертел в руках, и направился к ординаторской.

Кармела лежала неподвижно, шевелиться она боялась, недавно попробовала повернуть голову, та сразу закружилась, ощущение чрезвычайно противное, больше не захочешь, лежала и пыталась

привести в порядок мысли, сбившиеся в хаотическую массу, как случается с пряжей в мешке для вязания, когда много разной, надлежало все распутать, отделить нити друг от друга и снова смотать каждую в свой клубок. Слова вернулись, море отступило или высохло, и пестрые пухлые предметы… вспомнить, как они называются, ей все равно не удалось… лежали грудой на песке, уже не утонут, но что с ними делать? Называть, да… Потолок, стена, дверь, тумбочка… Если скосить глаза, становится видна кровать, пустая, но не застеленная, наверно, ее обитательница вышла в коридор, не все больные – лежачие… Собственно, кроватей должно быть несколько, даже много, смешно думать, что у нее могло бы хватить денег на отдельную палату… Окно… в стороне, она видела только верхнюю часть, не очень чистое стекло и серое небо. Серое небо Парижа, вспомнилось вдруг, цитата, не иначе… Но здесь определенно не Париж. А что? Название где-то пряталось, тогда она вернулась к себе, это, наверно, надежней. Кармела, да, а дальше?.. Фамилия? Санти? Вечелло? Бондоне? Нет. Потерпев очередную неудачу, она закрыла глаза, и море вернулось, ее подхватило и закачало, понесло по поверхности вместе с пухлыми предметами… спасательные круги, так они называются!.. правда, они совсем не круглые, а какие угодно, подушки, сердечки, яблоки, зверюшки…Она представила себе яблоко, большое, в ладони не помещается, ярко-зеленое, кислое… Зверюшки это медвежата, кошки, собаки… Вдруг выплыла картинка: крохотная болонка на руках у Девы Марии… Вот оно! Коридорчик, две двери, у одной, приоткрытой, Дева Мария, другая, выкрашенная сине-голубой, под мрамор, краской… ею, Кармелой, собственноручно!.. закрыта, за ней… Она попыталась открыть дверь и заглянуть в квартиру, но не сумела, попробовала еще, еще, отчаялась, устала и в, конце концов, задремала.

– Дева Мария? Разве вашу соседку зовут Мария?

– Нет?

Кармела сидела на кровати, сложив руки на коленях и глядя серьезно и сосредоточенно. Она помолчала минуту-другую, затем сказала с трогательной неуверенностью в голосе:

– Я так думала… Я напутала?

У Пауля не хватило духу согласиться с ней, он пробормотал что-то вроде «не знаю, не помню, я только спросил» и перевел разговор на другое:

– Голова больше не кружится?

– Нет. Только покачивает при ходьбе, знаете, как будто идешь не по полу, а по палубе.

– Палубе? Вы куда-то ездили морем?

Кармела задумалась.

– Вроде да. Вспомнила! В Хельсинки. На пароме. Даже пристань помню, смутно, правда. Мимо ходят трамваи, чуть дальше большой парк или, скорее, сквер, длинный такой, а еще рыбный рынок, прямо на берегу… – Она запнулась, потом спросила: – Но, значит, мы в Таллине? Да, доктор?

Доктор кивнул, она некоторое время молчала, сначала смотрела куда-то мимо него, потом на пару минут закрыла глаза, открыла и сказала безнадежно:

– Ничего. Пусто. Только название, а как выглядит… – и вдруг оживилась. – Собор!

– Собор? – переспросил Пауль ошеломленно.

– Да. Он ведь недурен, правда? Конечно, не Санта-Мария дель Фьоре, но…

– Санта-Мария дель?..

– Фьоре.

– Это где? – поинтересовался Пауль несмело, но она ответила уверенно:

– Во Флоренции.

Вернувшись с работы, Пауль, не раздеваясь, скинув только кроссовки, мокрые и грязные, перед подъездом, как всегда после дождя, раскинулась необъятная лужа, прошлепал в носках в комнату к письменному столу, на котором стоял монитор, сел в кресло, включил компьютер, вошел в интернет и набрал в Гугле «Санта-Мария дель»… в последнем слове он уверен не был, но оно выскочило само, популярное, надо понимать, название… Тут же вылезли и картинки, он щелкнул по одной, другой и долго рассматривал выложенные бело-зеленым мрамором стены, пышный, весь разукрашенный фасад, граненый купол, крытый красной черепицей, и совершенно волшебную колокольню. Потом сварил себе кофе – пообедал он в больнице, уселся с кружкой перед выключенным телевизором и стал воображать, как прохаживается руку об руку с Кармелой возле этого самого собора. Наконец бросил взгляд на часы и решительно встал.