Кармелита. Наследники: игры на вылет

Чудинка

– С чего вы взяли, что я такой?!

– Да все вы сейчас такие! – следователь усмехнулся. – Мода!

– И почему вы решили, что я – мажор? – Даня настаивал на честном ответе.

– Выпендриваешься много! – не заставил себя долго ждать Гончаров. – Не по делу, причем!

– А, по-вашему, я должен молча проглотить обвинение в том, чего не делал?!

– Я разберусь, делал или не делал, но если ты не станешь сотрудничать со следствием, то помочь не сможет никто…

– И что же от меня требуется?

– Признание, – Гончаров протянул парню лист

и ручку.

– Пошли вы в задницу! – зашипел на него Даня, отворачиваясь.

– Подумай.

– Думаю, у меня голова на плечах есть!

– А у неё нет, – перед Даней легли снимки судмедэксперта, открывающие окровавленное и почти обезглавленное тело. – Что теперь скажешь, ковбой?

– Мне жаль…

Глупо вышло. Даня смутился.

– Ты ещё заплачь тут, лицемер! – Гончаров нахмурился, убирая фотографии в стол.

– Из нас двоих лицемер только вы! – отбрил блондин. – Для вас это не больше, чем работа! Вы никогда не думаете о людях, для вас сострадание – уже патология…

– Говори да не заговаривайся! Можно подумать, что это я двадцатилетней девчонке башку снес!

– На правду не обижаются, товарищ майор.

Гончаров тяжело вздохнул и сказал:

– Жданов, только из-за слова, данного твоему отцу, я запретил при задержании тебя бить.

– Вы знакомы с моим отцом? – искреннее удивление не удалось скрыть.

– Мы были однокурсниками. Давно. Потом разлетелись. И я даю тебе шанс вернуться к родителям не через пятнадцать лет, а всего лишь через восемь.

– Во-о-о-т уж спасибо! – заерничал Жданов. – Я так мечтал об этом!

– А ты не усмехайся, голубчик! На зоне по-другому запоешь!

– Я туда не собираюсь!

– Суд тебя определит, – следователь нацепил на лицо холодную маску безразличия. – Жаль, что мы не смогли понять друг друга.

– Да и не старались, – прошептал Жданов, ерзая на стуле.

– Даю сутки! Иди в камеру и думай!

– Обязательно!

Дежурный защелкнул наручники на запястьях Дани и уже на выходе сказал:

– Товарищ майор, к вам там пришли…

СГУ.

Лапин чувствовал себя предателем. Покидать университет и свой факультет сейчас, когда на каждом шагу заговоры и интриги – преступление, но никакого другого выхода не наблюдалось. После того, что устроил Иванов, профессор не сомневался в том, что менты не оставят его в покое. Какая-то доля его вины была во всем этом, и физкультурник был прав – поздно спохватился. Нужно было сразу рассказать о том, что видел. Мальков не внушал надежд на светлое будущее уже давно и всем было понятно, что его скоро заменит другой управленец. Лапин мог бы пойти сразу к Иванову, но откуда ж было знать?

Было время, когда самого Аскольда предлагали на пост ректора. Он отказался, но лишь сейчас понял, что снова был неправ. Горько было и от мысли, что Жданова уберечь так и не получилось. Многие думали, что профессор ненавидит его, но на самом деле Даниил был для Лапина как сын. Как известно, самое рьяное отрицание есть ничто иное, как утверждение. Филолог переживал за всех своих студентов одинаково, но вот Жданов всегда

был в приоритете. Парень отличался от многих учащихся здесь истинной харизмой и мозгами. Он был наделен многими талантами. Это правда.

Лапин умел ценить рвение к знаниям. Жданов демонстрировал отличные задатки. Все два с половиной года. Дисциплина – это уже отдельный вопрос. Увы. С этим не всегда было так гладко, как хотелось бы. Даниилу не хватало чувства локтя. Никогда не хватало. Но ведь нет идеальных. Лапин многое прощал парню за то, что тот оставался верным филфаку в любой ситуации. Лапин даже немного завидовал своему студенту: Жданов пользовался успехом у женского пола. Диким успехом. Может, потому, что молод.

Хорошо, что никто так и не понял истинного отношения. Лапину не хотелось бы глупо выглядеть и оправдывать убийцу. Но в глубине души почему-то он не подозревал Даню в совершении этого преступления. Не подозревал. Он бы грудью бросился его защищать, если бы знал, что получится. Заявление по собственному было написано давно. Ещё до сокращения, под которое он попал не без помощи Малькова. Аскольд Прокофьевич с листом в руках направился к Иванову за печатью, но в тот момент, когда он открывал дверь услышал весьма странный разговор, после которого фраза: «Я люблю Жданова!» привела его в тихий ужас от осознания того, кем являлся человек, изрекший это.

– Аскольд Прокофьевич? – Макар Бобровский сразу сильно побледнел. Лапин уловил это. Рядом стоял Лимов. Тот самый Лимов, кажется, старший из братьев. Один из тех братьев, что состряпали докладную на Жданова. Его тогда окрестили вором. Если пораскинуть мозгами, то станет понятно, почему это произошло именно так. Аскольд Прокофьевич хорошо всё помнил.

– Здравствуйте, господа. – Аскольд ещё не повернул ключ в замочной скважине. – Не поздно ли для визита?

– Что? – Бобровский спохватился. – Простите!

– Ничего, – снисходительно выдал декан. – Главе профкома опоздание простительно.

– Я напишу объяснительную.

Клей дёрнулся: не хватало ещё того, чтобы бы этот ботаник накатал сочинение про то, как его отымел Крис во всех позах!

– Конечно, напишешь, – улыбнулся мужчина. – Не одну. Зайдешь ко мне после окончания пары!

– Спасибо, Аскольд…

– Исчезни, – тут же сказал декан, смотря на застывшего Лимова. Кажется, появилась идея.

Макар, улепетывавший так быстро, выглядел как всегда комично. Андрей давил улыбку и чертыхался про себя – он не хотел палиться при чужом человеке. Что теперь делать? Только перевести всё в шутку.

– Весьма серьезное заявление.

– Вы про что? – заморгал Лимов.

– Сами знаете, про что я, – Аскольд не стал вдаваться в подробности. – Могу я с вами переговорить наедине?

– Зачем? – насторожился парень.

– Не каждый день встречаю людей с гомосексуальной ориентацией, – с издевкой начал декан филфака. – Интересно, знаете ли…

– Я обязан подчиняться?

– Нет, но это в ваших интересах, – сказал Лапин и решил, что его увольнение пока откладывается.

СОЧИ.