Кармическое погружение
Шрифт:
– Да зачем мне клофелином баловаться? Я баба добрая. Меня и так мужики угощением не обносят. Обознался ты. Я на этой точке всего три месяца кручусь. Небось, мозги свои с того раза подрастерял и собрать назад не можешь.
Думов, потирая ушибленный при падении бок, поспешил вмешаться:
– Ты, Георгий, горячку не пори. Вполне мог обознаться. Мало ли здесь возле вокзала девиц, похожих на неё болтаются.
– Ты, Петя, в наш разговор не встревай. Без тебя разберемся.
Постепенно, побелевшие от ярости глаза бродяги приняли осмысленное выражение. Он шагнул к ящику, и, взяв нож, протянул его Думову:
– Возьми и порубай еще сальца.
Думов поспешно схватил нож. В его голове промелькнуло: «Сейчас он убьет эту несчастную девку, а потом возьмется за меня. Живой свидетель преступления ему не нужен. Надо его опередить и всадить лезвие в ямку чуть пониже прыгающего при разговоре вверх и вниз кадыка».
Заметив его взгляд, бродяга, оценив ситуацию, предупредил:
– Даже не думай, Пётр. Сломаю руку, прежде чем приблизишь «перышко» к моей глотке. Да и ни к чему это. Раз ты ей сочувствуешь, то отпущу бабу без возмездия. Дай-ка сюда ножичек. А то еще от перевозбуждения, сам порезаться можешь.
Думов нехотя отдал «финку» хозяину и, все еще опасаясь нападения, сделал шаг назад. Бродяга усмехнулся и, желая успокоить собутыльника, повернулся к нему спиной и начал резать закуску. Обрадованная затишьем Ольга медленно, боясь спугнуть удачу, стала продвигаться к дырке в заборе:
– Вы тут, мальчики, без меня теперь отдыхайте, а я пойду от греха подальше, а то еще прибьете по ошибке.
После того, как женщина скрылась, Георгий медленно допил водку, и задумчиво стал жевать сало. Затем, словно очнувшись, кивнул Думову:
– Все, пора отсюда делать ноги. Эта курва, сейчас сюда своих дружков с вокзала приведет, либо по злобе полицию натравит. Уходим.
Выбравшись на оживленную улицу, Думов вслед за Георгием направился в сквер.
Возле скамейки Георгий остановился:
– Все, братан, здесь разбегаемся. Не знаю куда тебе, а я двину отсюда подальше. Чую: здешний климат становится вредным для моего здоровья. Вот, возьми нож себе на память. Может и пригодиться.
Не смея ослушаться, Думов послушно взял протянутый ему подарок. Бродяга поспешно зашагал прочь. Перед тем как завернуть за угол повернулся и, подняв вверх руку, насмешливо крикнул:
– Ты и я одной крови!
И это приветствие жестокого типа с синими от татуировок пальцами заставило Думова внутренне содрогнуться. Он с отвращением выбросил в кусты опасный подарок бомжа, провожая взглядом сверкнувшую в лучах солнца разноцветную рукоятку ножа.
Едва добравшись до дома, рухнул в постель и погрузился в яркие красочные видения. В своем воображении он плавно кружил над хорошо знакомой ему старой московской улицей, то взмывая вверх к башне, напоминающей голову средневекового рыцаря, то, снижаясь, пролетал в самом низу впритирку к разноцветной брусчатке мостовой между рядами теснящихся кафе и магазинов. В этом районе он родился и вырос. И всегда попадая на Арбат, испытывал тоску по беззаботному детству, когда от будущего ждешь только счастья.
Пробуждение от сна не разрушило ожидания радостного события, способного круто изменить его жизнь. И восприняв видение, как подсказку судьбы, Думов поехал на место своего воображаемого полета. В ожидании чуда прошел всю улицу. Но ничего вокруг не менялось. И вновь безысходность закралась в душу Думова: «Здесь давно уже все не так, как в далеком детстве. В те годы мечталось стать великим и известным. Но мне уже далеко за тридцать, а мало кто знает об авторе многочисленных газетных статей-однодневок.
Внезапно тяжелая рука опустилась на его плечо:
– Ну что, брат, Петруччио, попался с поличным в момент ностальгического путешествия по местам безоблачного детства?!
Думов резко повернулся. Увидев перед собою жизнерадостно улыбающегося школьного приятеля Кольку Дугина радостно заключил того в объятия:
– Привет, Алтын. Вот уж кого не ожидал встретить тут одного и без надежной охраны. Я слышал, ты стал известным бизнесменом, большими делами ворочаешь.
– Преувеличивают завистники. Кое-что, конечно, имею, но с криком «жизнь удалась» в миску с черной икрой лицом не утыкаюсь. Бабло есть, но девать его некуда: больше бутылки водки не выпьешь и двух шашлыков не проглотишь. Даже красивую телку в постель за деньги затащить и то не в радость. Так что завидовать особенно нечему. А вот ты выглядишь совсем уныло. Слушай, у меня в этих местах деловое свидание назначено. Из осторожности мы с компаньоном договорились встретиться с глазу на глаз на этой пешеходной улице, где на «тачке» незаметно не подъедешь и быстро отсюда не оторвешься. Я немного раньше на «стрелку» подъехал, чтобы осмотреться. Так что минут двадцать у нас с тобою есть. Зайдём в ближайшую кафешку, и за чашкой кофе ты мне расскажешь о своих бедах.
Идя вслед за приятелем, Думов скептически подумал: «Неужели встреча с грозой нашего двора, хулиганом Алтыном, промышлявшим в детстве мелким воровством, и есть ожидаемое мною чудо?»
Сделав заказ, Думов строго приказал:
– Ты, Петя, вокруг да около не ходи: излагай свои дела четко и кратко. Сразу предупреждаю – деньги не проси, не дам, ибо убежден, что голодному надо давать не рыбу, а удочку. Человек сам должен уметь выкручиваться. Я тебя внимательно слушаю.
– Если совсем кратко, то жизнь совсем не заладилась. Два раза женился. Но через пару лет уходили от меня бабы. Алименты обеим на детей плачу исправно. Любовницы тоже подолгу не задерживаются. И в профессии не везет. Вроде бы хвалят мои публикации, а как сокращения, так первым меня из редакции за дверь выставляют. Ты, говорят, холостяк, и легче без работы перекантуешься. Сейчас опять на свободных хлебах.
– Все, можешь не продолжать, я тебя услышал. Могу предложить работу тысяч на сорок в месяц. Назовем твою должность референт. Я люблю живую работу с людьми, а с бумагами мне возиться нет желания. Для начала приведешь в порядок мой архив, подготовишь красочный буклет к 20-летию создания моей фирмы. В общем, будешь оправдывать свой оклад.
– Хорошо, я согласен. Спасибо, тебе. Только не верю я, что надолго у тебя задержусь. Опять что-нибудь да помешает! И почему я такой невезучий?! Я понимаю, когда человек за свои грехи страдает, а ведь я за собой никакой тяжкой вины не знаю. По крайней мере, не воровал, не брал взяток, не убивал!
– Стоп! Не зли меня, братец. Значит, я по-твоему жулик и проходимец, а ты белый и пушистый, сама невинность в белом подвенечном платье? Помолчи, не возражай! Нашел чем гордиться! Он, видите ли, не грабил никого на улице, поскольку страх не давал рискнуть свободою. И взяток ты не брал, поскольку не давали. И человека не убивал, так как подобной необходимости не возникало для спасения собственной жизни. Но, если в твоей жизни не было соблазна крупно согрешить, то и хвастаться нечего.
– Ладно, не сердись. Я не хотел тебя обидеть. О себе лишь говорил.