Карнавал обреченных
Шрифт:
Что заставило его приехать сегодня в свой подшефный полк? Обыкновенное тщеславие. Он нарочно задержал гусар Шевалдина в Красном, чтобы устроить маленький военный смотр и хоть на миг почувствовать себя императором.
Александр Павлович в молодости был энергичен и хорош собой, но теперь заметно сдал: постарел, светлые вьющиеся волосы портила плешь, голубые глаза с годами словно выцвели. А 27-летний Николай, темноволосый и синеглазый, не был похож ни на одного из своих братьев. Это обстоятельство давало повод царедворцам втихомолку сомневаться в его законном происхождении.
Командир
— Давно пора! — нетерпеливо отозвался Николай и вскочил на гнедого ахалтекинца, которого почтительно подвел ординарец. Шевалдин и его офицеры тоже сели в седла.
В ту же секунду запела на высоких нотах военная труба, и на плацу перед великим князем были выстроены конные ряды гусар в парадном обмундировании. Сердце Николая сладостно дрогнуло. Пусть воинские почести ему отдает только один полк, но зато какой! Почти все гусары, выстроившиеся перед ним, — ветераны войны с Наполеоном. Николай с достоинством расправил плечи и бросил гордый взгляд на ряды конницы. Зрелище небывалой красоты! Черные кожаные кивера с блестящими кокардами и белыми султанами, яркие чепраки под седлами, серо-голубые доломаны и малиновые чакчиры, расшитые серебряным позументом; легкие ментики, отороченные мехом, залихватски накинуты на левое плечо.
Всё для него, в его честь… Ждать осталось недолго. Сейчас вынесут штандарт, и великий князь начнет объезд эскадронов.
— По-о-лк! Во-о фрунт! На-а караул!
Сердце Николая готово выскочить из груди…
На вороном коне на плац вынесся молодой штандарт-юнкер. Длинное древко штандарта было прикреплено ременными петлями к его руке и к стремени. Сверху — горизонтальный брус, который удерживал развернутое красное полотнище с бахромой и тяжелыми кистями. На полотнище вышито золотом: «За отличие при изгнании неприятеля из пределов России 1812 года». А над знаменем на древке в солнечных лучах сиял двуглавый орел.
— Ура! — прокатилось по рядам гусар.
Но что-то странное вдруг стало твориться в свите великого князя. В глазах офицеров появилось недоумение, смешанное с тревогой. Николай невольно бросил взгляд на командира полка, потом оглянулся на своего адъютанта. У того на лице застыл откровенный ужас. В чем дело? Великий князь устремил глаза к штандарту и невольно ахнул… Обе головы орла смотрели в одну сторону: одна из них была согнута.
— Стой! — отрывисто скомандовал Шевалдин.
Капельмейстер на полутакте остановил оркестр. На плацу воцарилась зловещая тишина. Слышно было, как ветер трепал плюмажи на гусарских киверах.
— Штандарт-юнкер, кругом марш!
Повернув коня, юноша поскакал к штабу, унося с плаца знамя вместе с изувеченным орлом.
Помолчав с минуту, великий князь холодно уставился на Шевалдина:
— Объясните сие безобразие, господин полковник! Чей это злой умысел?
Сергей Павлович спокойно выдержал тяжелый взгляд синих непрозрачных глаз.
— Ваше императорское высочество! Уверяю вас, что никакого злого умысла нет и быть не может! Могу лишь предположить, что штандарт случайно уронили. Возможно, это и стало причиной его повреждения.
— Кто уронил?!
— Это лишь предположение, ваше высочество. Могла быть и другая причина.
— Немедленно найти виновного! — бушевал Николай.
Козырнув, Шевалдин в замешательстве скользнул глазами по рядам конников. Ряды гусар оставались неподвижны.
— Чего вы стоите, полковник! Прикажите командирам эскадронов произвести дознание, или я сделаю это сам! В чьем эскадроне служит штандарт-юнкер?
Шевалдин не успел ответить, как с левого фланга отделился наездник и, подскакав к великому князю, легко соскочил с седла и вытянулся во фрунт.
— Ваше императорское высочество, имею честь, поручик Печерский!
— Что вам угодно? — небрежно бросил великий князь.
— Осмелюсь доложить, ваше высочество, что вина за происшедшее полностью лежит на мне. Это я передавал знаменосцу штандарт и случайно уронил его.
Печерский смущенно замолчал, а великий князь в ярости сверлил его глазами. Он был уверен, что поручик выгораживал истинного виновника преступления.
— Сколько вам лет, поручик?
— Двадцать три, ваше высочество!
— И уже хотите стать для солдат отцом родным? Пожертвовать собой ради их сомнительной любви? У вас мания величия! Даю вам минуту, чтобы вы представили мне виновника.
Печерский вытянулся во фрунт.
— Он перед вами, ваше высочество!
Николай невольно отметил его по-юношески гибкую фигуру, затянутую в щегольской гусарский мундир, выразительные голубые глаза, светлые волосы, правильные благородные черты лица. Это почему-то вызвало новую вспышку гнева. Считая себя эталоном мужской красоты, Николай не терпел тех, кто мог с ним в этом соперничать.
— Ну что ж… Вы сами решили свою участь, — бросил он и небрежно приказал Шевалдину: — Поручика — под арест! Распорядитесь, полковник!
— Ваше императорское высочество… — взволнованно начал Шевалдин, но князь, словно не слыша, повернулся к нему спиной и, как ни в чем не бывало, заговорил со своим адъютантом.
К вечеру потеплело, разморозилось, и бесснежный Петербург покрылся жидкой грязью. Улицы заволокло жёлтым туманом, но привыкшие к нему извозчики лихо носились по мокрым мостовым, крича прохожим: «Пади, пади!», и обдавали их навозными брызгами, летевшими из-под колес.
Ночь прошла спокойно, а ближе к утру промозглый ветер вдруг резко подул со стороны Финского залива, разбив туман в клочья. Небо обложили тяжелые грозовые тучи, и пошел дождь, сначала редкий, потом все гуще и злее. Порывы ветра, сметая сетку дождя, нещадно качали тусклые уличные фонари, пенили волны вздыбившейся Невы.
Зимний дворец, равнодушный к ярости стихии, гордо и неприступно возвышался над площадью. Он как будто был погружен в сон, только одно-единственное окно в его правом крыле слабо светилось. Там, за окном, прислонившись лбом к холодному стеклу, стоял император России Александр I. Он неотрывно вглядывался в кромешную тьму, словно пытаясь что-то разглядеть на пустынной площади.