Карнавал (сборник)
Шрифт:
Долин обернулся и увидел двух старушек, осторожно ступающих по глубокому снегу. Еще раз взглянув наверх, он тяжело вздохнул и пошел домой.
В дверях квартиры его встретил взволнованный голос жены:
— Иван, где ты был? Я обегала всех знакомых, звонила в институт, хотела уже в милицию…
Невразумительно объяснив, где он был и чем все эти часы занимался, Долин поужинал и лег спать.
Всю ночь ему снились летящие в лицо снежинки-звезды, а под утро он почувствовал на себе тот же взгляд, что и в институте.
— Вы свободны, — прошептал кто-то над самым ухом, и в комнате, где спал профессор, произошло какое-то неуловимое движение: чуть шевельнулись шторы на окнах, качнулась люстра, скрипнула форточка. Во дворе дома безо всякой, казалось бы, причины вдруг осыпался снег с ветвей одинокого дерева. Что-то бесформенное и прозрачное, похожее на поток теплого воздуха, но только озаренное серебристым светом, медленно заструилось вверх и исчезло в начавшем уже голубеть небе.
Продолжая спать, Долин услышал не то шелест падающих снежинок, не то тихие невнятные голоса:
— Неужели это так страшно — стать такими, как они?
— Да, ведь они совсем другие.
— Может, это чересчур жестоко?
— Но он преступник и был наказан.
— Он страдал?
— Он преступник.
— А человек?
— Человек забудет…
Голоса затихли, и Долин, повернувшись на спину, глубоко и облегченно вздохнул.
Утром Иван Сергеевич чувствовал себя превосходно. Сделав зарядку, умылся холодной водой, позавтракал и, поцеловав жену, вышел на улицу.
— Доброе утро, Иван Сергеевич! — поприветствовал его дворник, расчищавший на дороге снег.
— Здравствуйте, Григорий Михайлович, здравствуйте. — Долин остановился. — Как поживаете? Как супруга?
— Да все слава богу. А вы как?
— Нормально.
— Жена ваша вчера к моей прибегала, говорила, будто заболели и ушли куда-то.
— Да голова кружилась, так решил прогуляться.
— Во-во, и у меня вчера то же самое было, — обрадовался дворник. Голова болит, в суставах слабость, внутри все разрывается, словно двое нас стало и каждый в свою сторону тянет. Ну, так я малость того, — дворник хитро подмигнул, — сто грамм и на боковую. Зато сегодня и сила в руках, и настроение. Вон сколько снега раскидал.
— Ну и правильно, — засмеялся профессор, — а то тут вчера какие-то старушки чуть в сугробе не утонули.
Карнавал
Человек тихо застонал и открыл глаза. Несколько минут он лежал не двигаясь, а затем, приподнявшись, наугад протянул руку. Пальцы, пошарив в темноте, наткнулись на стакан, и тот с грохотом покатился по полу. Человек упал на подушку и облизнул сухие губы. Осторожно высвободив из-под одеяла вторую руку, оперся на нее и предпринял отчаянную попытку сесть. С третьего раза ему это удалось, и сердце затрепетало, словно пойманная птица.
"Сегодня?" — он задавал себе этот вопрос вот уже несколько дней подряд. Болезнь, словно забавляясь, держала его на неуловимой грани между жизнью и смертью, но в том, что неизбежное близко, человек не сомневался. Уклончивые рассуждения врачей, сочувственные взгляды медсестер, неожиданная выписка из больницы — все говорило о бесплодности дальнейшей борьбы.
Сегодня или завтра…
Когда глаза привыкли к темноте, человек нашел таблетки, проглотил две штуки, запил водой. Сердце постепенно успокоилось. Снова отсрочка.
Собираясь уже лечь, он услышал неясные звуки: далекий рокот барабанов, вой труб, звон тарелок и что-то еще, чему трудно было сразу дать определение. Звуки становились все громче, по стенам комнаты заметались огненные сполохи, и в страшном уже грохоте, доносившемся с улицы, стали ясно различимы клики огромной толпы.
Превозмогая слабость, человек встал и прошлепал к окну. По широкой автостраде, проходящей рядом с домом, ползла бесформенная дрожащая масса. Она пела, орала, свистела, взрывалась вспышками разноцветного пламени, двигаясь в сторону реки.
Человек отшатнулся, потер глаза и вновь прильнул к стеклу.
Люди… Их были тысячи. Разодетые, как на рождественском маскараде, они заполнили всю улицу. Были здесь цыганки со звонкими бубнами, карлики в шутовских нарядах, великаны на длинных ходулях и вообще ни на что не похожие чудища с жуткими мордами. Они прыгали, хохотали, кружились в неистовой пляске, жгли бенгальские огни и палили в небо из пистолетов. В людском водовороте важно вышагивали быки с украшенными гирляндами цветов рогами. Быки тащили повозки, на которых сидели и стояли потешные музыканты. Играли на трубах, арфах, губных гармошках, каких-то кастрюлях. Толстяк в набедренной повязке один занял целый помост на колесах и без устали колотил в гигантский барабан.
Размах празднества внушал ужас. Казалось, полчища сумасшедших стекались сюда со всего света. Человека охватило чувство нереальности происходящего: сколько он ни пытался вспомнить, с чем связана эта вакханалия лиц и масок, ничего не получалось. Долгая болезнь сделала свое дело, и он не мог поручиться даже за то, что знает, какой сейчас месяц.
Когда первое оцепенение прошло, человек оторвался от окна, прошел в прихожую и принялся надевать туфли. Спустившись по лестнице, он толкнул дверь и оказался на улице.
Ночная прохлада ворвалась в легкие, и перед глазами замельтешили разноцветные пятна. Почти теряя сознание, человек ступил к ограде и, облокотившись, перевел дух.
Мимо катилась ликующая орава бродячих комедиантов. Потом, горланя разухабистую песню, протопали бравые морские разбойники. Раскачиваясь из стороны в сторону, они прямо на ходу хлебали ром из темных бутылок и тут же крошили их вдрызг о мостовую. Два быка волочили нечто вроде походной кухни. Над закопченным котлом, установленным на телеге, поднимался пар, разнося сочный запах вареного мяса. Вокруг котла, размахивая огромным черпаком, прыгал босой детина в белых штанах и белом поварском колпаке. Один за другим он выуживал дымящиеся куски мяса и плюхал их в миски, протянутые из хохочущей толпы. Над всем этим сонмищем то и дело взвивались шутихи, разбрызгивая миллионы радужных искр.