Карнавальная ночь
Шрифт:
После долгого молчания Маргарита заговорила вновь:
– Если я кого-то любила в жизни по-настоящему, то не вас, а прекрасного юношу, которого ударили кинжалом прямо под моими окнами. Его я тоже хочу спасти.
– Нет ничего проще, – прошептал Леон. – Женитьба на принцессе Эпстейн разом все разрешит.
Уголки губ графини презрительно приподнялись.
– И вам предложили помочь в этом деле? – спросила она. – Не так ли?
– Так, – ответил Леон.
– И вы согласились?
– Почти.
Маргарита уперлась локтями в ручки кресла и подалась вперед:
– А знаете, ваша сестра сущая красавица! – сказала она.
Леон покраснел и отвел глаза.
– Вам
– Чувствую, так оно и есть! – вслух подумал Леон. – Вы и не представляете, до чего я вам верю!
– Все потому, – холодно ответила Маргарита, – что, не успев ничего сказать, я уже пробудила в вас уснувшие было надежды. Как вы поняли, речь пойдет о принцессе.
– И правда, – признался Леон.
В глазах Маргариты сверкнула молния.
– Единственное, что было в вас великого, сильного и гордого – это любовь, – произнесла она, резко поднимаясь. – Она напомнила мне моего Буридана тех лет, безумного, отважного, великодушного. Почему вы отказались от своего чувства?
– У меня не было никакой надежды, – тихо ответил Леон.
Сердце готово было выпрыгнуть из его груди.
– А почему у вас не было надежды?
– Потому что я…
Он не посмел произнести слова «нотариус», которое, в силу какой-то непонятной власти пошлейших насмешек, подчас оскорбляет не меньше иной непристойности.
– Нотариус! – бодро докончила Маргарита и залилась звонким смехом. – И впрямь, – заговорила она снова, – уж лучше быть бандитом, звучит благороднее.
Но затем, уже серьезней, добавила:
– Я отнюдь не осуждаю вашу сестру, Леон. На ее месте я, возможно, поступила бы так же. Но сдается мне, что ввязываться в это жуткое и темное дело, как она пытается, толики смелости и приобретенного в пансионе опыта маловато. Даже мне бы этого не хватило!
Это было сказано с жаром.
Тут Маргарита откинулась на спинку кресла и прошептала:
– Вам никогда не приходило в голову, что Нита Эпстейн может полюбить вас по-настоящему?
Леон вскочил с кресла, словно выдернутый гигантской рукой.
– Сударыня! Сударыня! – бормотал он. – О, Маргарита, что вы такое говорите!
– Вы прекрасно слышали, что я сказала, – отвечала графиня.
– Не шутите этим! – вскричал Леон, шатаясь, словно пьяный.
– Я не шучу, а просто говорю, что не вижу тут ничего невозможного, – спокойно промолвила Маргарита.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ МАРГАРИТЫ
Леон в страшном волнении рухнул в кресло и закрыл лицо руками.
– Значит, вы намерены потребовать от меня чего-то ужасного? – спросил он. Графиня удивленно вскинула брови, будто то была пустячная болтовня о предметах самых ничтожных. Потом улыбнулась.
– Бедняжка! – сказала она. – Совсем впал в детство!
– Вы не знаете меня, Мальвуа, – сказала она с добродушной фамильярностью, – да и не узнаете никогда, тем более у меня нет ни потребности, ни желания, чтобы меня знали. Я была честолюбива, возможно, остаюсь такою и сейчас. Но моя цель ясна, и жребий брошен. Ни друзья, ни враги не в силах ничего тут изменить. В данный миг мои виды просты и столь наивны, что не удивлюсь, коль вы усомнитесь – ведь это так на меня не похоже. Итак, моя цель – спасти двух моих товарищей и бывших любовников, если угодно, отомстив при этом кое-кому за нанесенные обиды. Ко мне, капитан Буридан! – внезапно заговорила она с почти зловещей веселостью тем распевным речитативом, каким некогда произносили театральные монологи. – Я все та же Маргарита Бургундская, королева! И, о Ваше Величество! Во вторник в «Нельской башне» будет праздник! Но не бойтесь (она снова изменила голос): слава Богу, под окнами усадьбы де Клар Сена не протекает, а ручей на улице Гренель не так глубок, чтобы унести горы трупов. Все приличия будут соблюдены, вот вам наше королевское слово!
Взмахнув рукой, изящной и до того белой, что в полутьме кабинета она, казалось, излучает свет, Маргарита откинулась на спинку кресла. Глядя на нее, Леон испытывал непонятный, почти суеверный ужас, смешанный с трепетной надеждой. Эта игра, эта насмешка, эта театральная декламация невольно возвращали его к далеким дням, когда та, что сидела сейчас перед ним, пользовалась шумной славою в слободе разнузданных утех и как никто умела показать сквозь рубище роскошь цветущей юности. Он невольно пытался разглядеть Маргариту Бургундскую с бульвара Монпарнас, но то была не она. Жесткие линии великолепного изваяния смягчились и округлились; может быть, виной тому был тусклый свет горевшей в кабинете лампы? Но лицо Маргариты, некогда румяное, стало бледнее и отдавало в слоновую кость, хотя волосы остались столь же густы и казались даже чересчур пышными для исхудавшего и, с позволения сказать, как бы заново вылепленного лица с чертами более утонченными и чарующими.
То ли из-за обманчивого сумеречного освещения, в котором глазу порой мерещится невесть что, то ли из-за болезненного состояния, словно усыпившего рассудок Леона, однако в обрамлении темных волос ему виделось лицо девушки с тонкими, почти детскими чертами. Лишь устремленный на него из-под ресниц пронзительный взгляд Маргариты отгонял могучее наваждение и возвращал Леона к яви.
– Вы помолодели, – сказал он, – а я меж тем состарился.
– Пусть будет так, – ответила она с довольной кокетливой улыбкой двадцатилетней девушки. – Ну как, проснулись наконец, милый мой Леон? Вы мне польстили и тем доказали, что еще не утратили способность мыслить. Да, я и вправду помолодела. А теперь, господин Мальвуа, самое время поговорить.
Последние слова были произнесены очень серьезно и даже строго.
Тонким, белоснежным пальцем она указала на записки, которые Леон при ее появлении убрал в конверт.
– Что это? – спросила она.
– Приглашение на… – начал Леон.
– Нет-нет, эти записи… Ну хорошо, можете не отвечать. Я издали разглядела два-три имени. Я прекрасно знаю, что это такое. Вы потрудились на славу. Уверена, вы могли бы рассказать древнюю и новую историю де Кларов со времен Иакова Второго до наших дней. Слов нет, история порой неприглядная, и не поручусь, что добрый герцог, приятель Людовика Восемнадцатого, отправился прямиком в рай. А бессмертная старуха монашка из монастыря Бон Секур – сплошное умиление, но мало ли что было на ее совести… Кто бы мог подумать, что она на старости лет превратится в такую затворницу! А наша Нита – ну не прелесть ли! Ей хватило ума понять и полюбить меня, но ее против меня настроили, это очень досадно. Что до этой мадонны из провинциального Но-Фаба, герцогини Терезы, у меня на ее счет свои соображения. Невозможно поверить в столь безграничную дурость. Герцогиня Тереза в лачуге на улице Святой Маргариты, имея бриллиантов на двадцать тысяч франков, скрывает от своего взрослого сына имя его отца… Уж больно отдает бездарным романом, вам не кажется?