Карнавальная ночь
Шрифт:
Мы же станем уповать на лучшее, несмотря на то, что вокруг умирающего Ролана не было ни одного преданного ему человека. Однако благое дело всегда найдет себе исполнителя, в этом состоит одна из привлекательных черт человеческой натуры. Сестры ордена милосердия нарушили правило их обители. Тем, кто не знаком со строжайшими предписаниями монастырской жизни, трудно представить, какой переполох был вызван присутствием умирающего в приемной обители. В высшем монастырском совете с тревогой обсуждали нарушение распорядка и возникшие в связи с ним неудобства. Но две добрые монахини, перевязавшие Ролана и ухаживавшие за ним, уже успели его полюбить. Они-то и встали на его
Неудобства же и затруднения оказались немалыми. На следующий день в одиннадцать часов утра обитель ордена милосердия подверглась вторжению судебного следователя и полицейских. Никто не приветствует визиты представителей закона. Стоит ли говорить, что допрос оказался невозможным. Ролан, балансирующий на грани жизни и смерти, лишился способности слышать, а уж тем более говорить. Хирург не сомневался, что больной пребывает в бессознательном состоянии.
Впрочем, следствие шло своим ходом. Был допрошен главный и единственный свидетель, старьевщик Туро, однако его показания ясности в дело не внесли. Приняв к сведению мнение хирурга, представители закона взялись за обследование одежды пострадавшего.
От одежды молодого человека было столько же толку, сколько от него самого. В карманах ничего не нашли, если не считать обрывка бумаги, на котором карандашом было написано длинное имя Раймон Клар Фиц-Руа Жерси, герцог де Клар. Ролан накануне визита в нотариальную контору Дебана под диктовку матери записал это имя себе на память.
Следователи удалились, унося свой единственный трофей – листок бумаги – и пообещав вернуться. Имя, написанное на листке, ничего им не говорило. Оно никак не увязывалось с меткой на белье раненого, помеченном одной буквой Р. Но иногда успешные расследования начинались и с более незначительных сведений.
И напротив, имя многое сказало обитательницам монастыря, пришедшим в сильное волнение. Листок бумаги, найденный у больного, буквально потряс обитель.
В монастыре проживала старая, очень старая монахиня, пользовавшаяся глубочайшим уважением сестер. В монашестве она взяла себе имя Франсуазы Ассизской. Но в свете в давние времена она была известна как представительница знатной и влиятельной семьи, обосновавшейся во Франции после изгнания из Англии короля Иакова. Семейство Клар-Фиц-Руа последовало за свергнутым монархом. Полагают, что причины, побудившие их к такому шагу, носили не политический характер. Лондонские дворцовые хроники свидетельствуют о королевском происхождении этой семьи, что вполне подтверждается именем Фиц-Руа.
Второй претендент на английский трон, достойнейший и неудачливый шевалье Сен-Жорж, сочетался тайным браком с дочерью семьи Кларов. Брак дал славное потомство: в правление Людовика XV двух доблестных офицеров французской армии, сподвижника Лафайета в войне за независимость Северной Америки, а позднее, во времена революции, двух стойких и бесстрашных воинов, сражавшихся, к несчастью, под роялистскими знаменами.
В жилах матери Франсуазы Ассизской текла королевская кровь. Во времена своей короткой и блестящей молодости она носила имена Стюарт и де Клар.
Дважды в год, летом и зимой, у скромного крыльца обители ордена милосердия останавливался экипаж, запряженный четверкой лошадей и украшенный гербом, который Маргарита Садула нам уже растолковала: по лазоревому полю золотистые лучи солнца с девизом «clarus ante claros». Из экипажа выходил мужчина величественного вида и редкой элегантности, держа за руку маленькую девочку. Малышка была бледненькой, на лице лишь ярко горели глаза. Монахини находили ее некрасивой. С этими маленькими девочками никогда не угадаешь. Те, кому на роду написано стать великолепными красавицами, не торопятся становиться таковыми, подобно тому, как на создание истинного произведения искусства требуется немало времени.
– У малышки только и есть что глаза, – говорила сестра-привратница.
Но разве глаз недостаточно? Наблюдали ль вы когда-либо, как в летнее время полная луна, по выражению моряков, «поедает облака». Такая луна всходит в тумане. Стоит ей появиться над горизонтом, как полчища темных туч набрасываются на нее и берут в плен. «Отвратительная погода! Небо взбесилось. Ночь будет ужасной!» – говорим мы. Ничего подобного. По мере того как луна, ясный лик мироздания, все выше поднимается по небосклону, изумленные тучи рвутся, пронзенные ее колючими лучами. Небо улыбается, земля и море веселятся. Кажется, будто небесное дыхание увлажнило вначале кристальную поверхность лунного диска, как дышат на зеркало, отчищая его, дабы ярче воссияли лучи восходящего солнца. И вот феерический труд окончен – настало утро, над головой огромный лазурный купол, и последние облака с посеребренными завитками исчезают прочь.
Так и глаза поглотят некрасивость, эту младенческую пору благородной и подлинной красоты. Луч пронзит облако, утверждая перед лицом неба и земли пришествие ее царствования.
Карета, запряженная четверкой лошадей, имела столь же элегантный, изысканный и благородный вид, как и ее хозяин. Во всем Париже нельзя было сыскать таких чистопородных лошадей, как в упряжке господина герцога де Клара.
Господину герцогу было шестьдесят лет. Он принадлежал к той категории людей, что избегают всяческих излишеств, относясь к себе с особой бережностью. Среди них встречается немало странных личностей. Бедняки часто выглядят потешно, люди среднего достатка – забавно, но богатые являют собой верх совершенства. Господин герцог был на несколько голов выше этих богатых. Он парил над ними. Пошлые подробности исчезали, виден был только блестящий результат: величественное и еще молодое лицо, твердая линия губ, широкий лоб, лишенный морщин, а над ним белая шапка густых вьющихся волос.
Хоть мы, рассказчики, и позволяем себе иногда некоторые вольности, но никто из нас не осмелится выдумать, что уважаемый человек красит волосы.
Господин герцог звал свою маленькую дочку Нитой. Не знаю, понравится ли вам такое имя. Оно звучит словно латинское, и в нем слышатся задорные нотки.
Когда господин герцог входил в приемную, сестра-привратница открывала Ните калитку в сад со словами:
– Принцесса, душечка, желаю вам приятно провести время.
Однако добавляла, бормоча себе под нос:
– Суета сует!
Дурнушка ли, красавица, эта малышка была принцессой. Семья де Клар проделала немалый путь с тех пор, как ее символы, посредством брачного союза появились на деревенском гербе Жулу. По линии матери, принцессы из рода Эптэнов, Нита имела право на обращение «ваше высочество».
Как только калитка отворялась, Нита с резвостью лани бросалась в сад, и, видит Бог, титул мало стеснял ее в движениях и поступках. Берегитесь, грядки и куртины!
Входя в приемную, господин герцог осенял себя крестным знамением, ибо на столе у стены под огромной картой, изображавшей Богоматерь милосердия, стояло распятие. Сестра-привратница говорила: «Прошу прощения, господин герцог», и пододвигала одно из трех кресел, всегда одно и то же, стоявшее справа у входа. Кресло ничем не отличалось от других, оно было так же набито соломой. Господин герцог садился и говорил: