Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
— Потому что Вильямина — не лгунья! — старуха засмеялась отрывисто, будто собака залаяла. — Ты все позабыла. А ведь я много чего тебе тогда сказала.
— Я помню, про страхи…
— Которые люди сами себе придумывают! Но сейчас я тебе еще кое-что скажу, Бланш Авердин!
— О, не стоит утруждать себя, госпожа, — попыталась отказаться я от предсказаний. Кто знает, чего Вильямина наговорит под воздействием вина? Да и вообще — лучше не знать своего будущего, иначе настоящее может опротиветь.
— Вот уж дудки! Вильямина не будет молчать, когда дело касается жизни и смерти! —
Меня не слишком поразили ее слова — о намерениях графа уехать можно было догадаться, и если мне такое не пришло в голову, не значит, что Вильямина не подумала об этом.
— Будь там осторожней, — старуха схватила меня за правую руку и начала дергать за пальцы, — этой нежной ручке ничего не угрожает, так что не бойся, но не зевай, миледи! Вокруг тебя три змеи! Они танцуют на хвостах и пытаются укусить! У одной нет яда, и ты с ней справишься, если будешь умна и осторожна! А вот две другие…
— Три змеи? — переспросила я, пытаясь освободить руку. — Но сейчас зима, госпожа. Змеи спят.
— Они не спят, они танцуют! Потому что уверены в силе своего яда! — произнесла Вильямина грозно, а потом пьяно икнула, разжала пальцы и тяжело села на кровать.
— Я пойду, пожалуй, — пятясь к двери, я смотрела, как Вильямина повалилась на подушку и зевнула, провожая меня взглядом.
— Иди, миледи, — пробормотала она. — Зря ты такая недоверчивая. Потом опять ко мне придешь… Обязательно придешь…
Уже спускаясь по лестнице, я услышала храп, больше похожий на рычание, а внизу меня встретил граф де Конмор.
— Что случилось? — спросил он, хмурясь. — Почему так долго?
— Все в порядке, — заверила я его. — Вильямина и правда пьяна, как вы и сказали, но теперь она спит.
— Несказанно счастлив, — съязвил он. — Ее вопли противны мне, до головной боли.
Я деликатно промолчала, но возле дома, где ждала меня госпожа Несс, чтобы получить ключи, попрощалась с графом.
— У вас, наверняка, много дел, милорд, — сказала я, когда он принялся настаивать, что сопроводит меня к загородному дому, — а мы с госпожой Несс заболтаемся, как все женщины. Не волнуйтесь, я прекрасно доберусь сама. Я прекрасно справлялась с этим последние несколько лет.
Он ушел недовольный, а я задержалась на улице, чтобы посмотреть ему вслед. Я так и не спросила его о том, что жгло мне язык — правдивы ли слова Реджи, что граф сам рассказывает о нашем браке для вида и о предстоящей настоящей свадьбе с леди Милисент. Но благоразумие удержало меня от расспросов. Легко обидеть человека глупыми подозрениями, тем более, граф имеет полное право как на секреты, так и на их разглашение.
— Ты что стоишь там, Бланш? — позвала меня госпожа Несс, выглянув из дверей. — Заходи скорее! У меня горячий ромашковый чай, согреешься!
Я вздохнула и поспешила к дому, пряча озябшие руки под накидку.
33
— Могли бы побриться хоть ради свадьбы, — бубнил Пепе, стоя на шаг позади Алена.
Только что закончилось венчание Констанцы Авердин и сэра Лоуренса-младшего, а так же Анны Авердин и Киана Килле, сына прево — судьи простолюдинов, и все ждали появления младшей сестры.
По настоянию Пепе к алтарю граф надел алую рубашку, но не пожелал надевать другой камзол, кроме привычного черного. Ален не питал иллюзий по поводу своей внешности, и посчитал, что было бы смешно наряжаться щеголевато. Скорее всего и Бланш не пожелает дорогого наряда, если брак — одна видимость. Он посмотрел на сестер своей невесты. Одна в голубом, другая в алом — яркие, как райские птицы, обе златовласые, чем-то неуловимо напоминающие Милисент. Внимание гостей было приковано к ним — красивым, юным, смеющимся.
У невест Авердин не было отца, поэтому к алтарю их провожал лорд Чендлей, и он уже вышел из церкви, чтобы привести Бланш.
— Мне стыдно стоять рядом с вами, — продолжал ворчать Пепе. Он держал на белоснежном фарфоровом блюдце два золотых обручальных кольца и мог позволить себе быть неучтивым — его все равно не прогнали бы. — Сейчас появится маленькая леди, разнаряженная, как принцесса, и ей тоже будет неловко.
— Замолчи уже, — сказал Ален углом рта.
Жених стоял лицом к алтарю, поэтому не сразу понял, почему все замолчали, и воцарившуюся тишину нарушил лишь веселый перезвон колокольчика. Отец Бернард, собиравшийся читать молитву, застыл над раскрытой книгой, глядя поверх плеча Алена.
— Господи, какая красавица, — прошептал Пепе.
Ален медленно обернулся.
К алтарю, под руку с лордом Чендлеем приближалась Бланш. На ней были простое белое платье и белая накидка, опушенная по капюшону белым же мехом. По сравнению с белыми одеждами лицо невесты выглядело особенно ярким. Черные глаза, блестящие, как бриллианты, нежный румянец, алые губы — вся она словно сияла изнутри, а белоснежный наряд придавал ей внешнего сияния. Белая, как сама зима, яркая, как солнце в морозный день. Ален смотрел, как она подходит к нему, и поймал себя на том, что улыбается.
Лорд Чендлей подвел невесту к жениху и соединил их руки.
Отец Бернард начал чтение молитвы, хор запел, и Ален почувствовал себя словно на небесах, сжимая горячие пальцы невесты. Она волновалась — рука ее дрожала. Ален ободряюще кивнул, и Бланш кивнула в ответ. Она была очень серьезна, и повторяла за священником слова молитвы с благоговением и искренностью. Ален не мог ошибиться в ее искренности. Она поклялась быть смиренной, терпеливой, мягкой и послушной, и произносила клятвы так, словно и в самом деле давала обязательство от всего сердца.
Пепе поднес блюдце с кольцами, и Ален надел золотое кольцо с жемчужиной на безымянный палец невесты. Она тоже надела ему кольцо и подставила лицо для поцелуя. Поцелуй перед алтарем должен быть скромным, церковь — не место, где выказывают страсть. Но Алену стоило огромных усилий сдержаться, когда алые девичьи губы, вкус которых он уже знал, оказались совсем рядом. Он лишь коснулся их, но кровь сразу застучала в висках. Невеста пахла рождественскими сладостями и морозной свежестью, и Ален подумал, что это — самый упоительный аромат, который не сравнится ни с какими заморскими благовониями.