Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
— Что это значит? — прошептала она.
— Во-первых, я тебе не муж. Во-вторых, Бланш безумно хороша в любви, божественно хороша. Но не в той любви, которую знаешь ты. Вернее, ты даже не знаешь, что такое настоящая любовь. Видишь? — он поднял правую руку и пошевелил пальцами. — Вот что такое настоящая любовь. У тебя была хоть одна мысль забрать у меня тот проклятый медный браслет? Нет. Ты боялась чужой боли, моей боли. Пусть и клялась в любви ежечасно. А эта маленькая девочка не задумываясь приняла на себя мои страдания, хотя я был для нее лишь мужем
— Принудив? Да она была счастлива заполучить тебя!
— Счастлива? Точно нет.
— Она пошла на это из-за денег.
— Верно, из-за денег, — Ален посмотрел на бывшую любовницу насмешливо. — Чтобы ее сестры и мать могли жить достойно. А ты для чего просишь у меня три деревни? Разве у тебя есть сестры, которые не могут выйти замуж по причине бедности? Или твои родители вынуждены ютиться в нищенском квартале? Да нет, они прекрасно себя чувствуют, и дом у вас напротив королевского замка. Улавливаешь разницу? Бланш думает о других, ты думаешь о себе.
Милисент закусила пухлую нижнюю губу, и снова заплакала.
— Не надо плакать, — сказал граф почти мягко. — Ты сама отдала меня ей, Милли. Отдала сама, своими руками, поверив в глупое суеверие. Тогда я злился, но теперь очень тебе за это благодарен. Потому что доброта Бланш, ее забота, ее свет — они изменили не только меня, они мою душу изменили. И я не бороду сбрил, а превратился из такой же обезьяны, как ты, в человека. И теперь меня не обманешь фальшивками. Потому что я знаю, какова на вкус настоящая любовь. Она слаще шоколада, — он усмехнулся. — Знаешь, на что Бланш потратила деньги, которые я дал, чтобы откупиться, когда был… когда испугал ее? Она купила наряды для моей дочери. Для Гюнебрет, на которую ты смотрела с таким презрением…
— Я?! Никогда!..
Ален снова похлопал ее по плечу:
— Да брось, Милли, ты считаешь, что я совсем без глаз? Тебе и дела не было до Гюнебрет. И замок ты обзывала хлевом, и жить здесь не собиралась. А Бланш все преобразила. Хотя могла напокупать себе нарядов и драгоценностей… Как делала ты.
Милисент невольно схватилась за богатое ожерелье, выложенное напоказ поверх ее дорогого платья.
— Поэтому не говори о ней плохо, — Ален взял Милисент за подбородок, заставляя поднять голову. — Узнаю — пожалеешь.
Он пошел к двери, но голос Милисент снова остановил его:
— Пусть все так, Ален. Но человек — это не только сердце. Это еще и тело. И страсть, которую тело испытывает. Пройдет год, два, ты насытишься своей доброй крошкой, и захочешь совсем другой радости — о, я поняла, что не любви! постель — это ведь не любовь! И тебя снова потянет ко мне.
— Не потянет, — бросил граф через плечо.
— Не ко мне, так к другой! — крикнула она. — И ты оставишь свою добрую Бланш и пойдешь за наслаждением к… обезьяне! Я знаю тебя. Пусть ты сбрил бороду, но чудовищем быть не перестал, — она скользнула к нему, положила ладони ему на грудь, и прошептала: — Ненасытным чудовищем.
Ален взял ее за запястья и заставил опустить руки, а потом сказал, наклонившись к самому уху Милисент:
— Один поцелуй Бланш возносит на небеса. А тебе я желаю спокойной ночи и не отравиться собственным ядом. И еще не забудь уехать завтра пораньше. Не доставляй лишних хлопот моим слугам.
Он вышел, аккуратно закрыв за собой двери, а Милисент медленно прошлась по комнате и опустилась в кресло, задумчиво подперев златокудрую голову точеной белой рукой.
75
Леди Милисент была устроена на ночь, в замке стояла тишина, но в моей душе не было ни тишины, ни покоя. Наоборот, там бушевали бури. Я улеглась в постель, но спать не могла. Что сделает Ален? Как он поступит? Кого выберет — меня или прекрасную леди Милли?
Но вот в коридоре послышались голоса, и я спрыгнула с кровати, отбрасывая одеяло. Рывком открыв двери, я обнаружила Пеле и Барбетту. Они сдержанно спорили, и при моем появлении замолчали. В руках у Барбетты был поднос, на котором стояла чашка, прикрытая блюдечком, и заварник.
— Что происходит? — спросила я, глядя не на слуг, а в конец коридора, где находилась комната Милисент.
— Я принесла вам чай, миледи, а этот… — Барбетта сердито фыркнула, — не пускает меня.
— А ты и не догадываешься — почему, — не остался в долгу Пеле. — Милорд граф сказал тебя близко к миледи не подпускать.
Я посмотрела, как печально сморщилось лицо Барбетты и попросила:
— Не сердитесь на нее, Пеле. И милорд граф, и все мы знаем, что Барбетта вовсе не собиралась меня убивать. Было бы жестоко разговаривать с ней в подобном тоне.
— Это мятный чай, только и всего, — угрюмо ответила служанка. — Но если милорд запретил…
— Если бы он считал вас виновной, то удалил бы из замка, — сказала я. — Позвольте ей войти, Пепе.
Слуга графа покачал головой:
— Это неразумно, миледи.
Я улыбнулась ему и пригласила Барбетту войти.
— Никогда бы не посмела вас отравить, миледи, — сказала служанка, оказавшись со мной наедине, но, взяв чашку, заколебалась.
— Охотно верю вам, госпожа Барбетта, — сказала я, взяла у нее из рук чашку и сделала несколько глотков. И хотя я была убеждена, что Барбетта и в самом деле не желает мне зла, где-то внутри что-то трусливо ёкнуло. Но я считала что не вправе обижать отказом человека, в чьей невиновности я была уверена.
Барбетта, увидев, как я пью, просветлела лицом, и сразу стала оживленной и принялась болтать без умолку:
— Я взобью вам подушки, миледи, чтобы спалось мягче! И давайте заплету вам косы! А, может, хотите чего-нибудь покушать или выпить?
— Нет, благодарю. Мне достаточно чая, он очень вкусный.
— Я заварила мяту, она успокаивает.
— Да, это то, что нужно.
Барбетта вдруг замолчала и замерла, держа в руках подушку. Молчала она как-то слишком уж долго, и я встревожилась: