Карта императрицы
Шрифт:
— А разве вы немец, господин Вирхов? — побледнел Закряжный.
— Хватит ваньку ломать! — зашипел обессилевший следователь. — Довольно изображать из себя идиота! Отвечайте не увиливая: зачем вы приплели к убийству Аглаи Фоминой Дмитрия Донского?
— Я? Приплел? — залепетал совершенно сбитый с толку художник. — Нет, господин Вирхов! Богом клянусь! Холст, который я видел у убитой, был украшен золотыми буквами!
— Прекрасно, — прервал его Вирхов. — Вот вам лист бумаги и карандаш. Немедленно воспроизведите надпись.
Следователь подвинул художнику бумагу и карандаш и замолчал.
После раздумья художник сказал:
— Буквы были большие, на листе не уместятся.
— Вы уж уместите, голубчик, постарайтесь, — язвительно попросил Вирхов, — да примерный масштаб уменьшения покажите снизу.
Художник нетвердой рукой начал набрасывать буквы. Затем остановился, задумался и наконец протянул лист бумаги Вирхову.
Тот воззрился на надпись — в ней было всего пять букв: ДОНСК.
— Так-так, — сурово свел плоские брови Вирхов, — опять хитрите. Увиливаете. С чего вы взяли, что эти буквы обозначают Дмитрия Донского?
Художник сидел, опустив голову.
— Во всем виновато мое воображение! — вздохнул он. — Такая уж догадка вспыхнула у меня в уме. А что я еще мог подумать? Там еще и крест был сверху вышит…
— Так пусть ваше воображение подключится и теперь — если не для храма вышивала Аглая пелену, то для чего, для кого?
Художник с минуту безмолвствовал, Вирхов ждал.
— Я боюсь идти домой, я боюсь выходить на улицу, — простонал Закряжный, — я боюсь, что не переживу надругательства над моим творчеством!
— Хорошо, голубчик, этому горю мы поможем, — пообещал Вирхов, — сидите здесь, никто вас не гонит. Ужином вас накормим, постелью обеспечим.
Когда художника увели, Карл Иванович позволил себе на пять минут расслабиться. Он встал из-за стола и, воспользовавшись тем, что кандидат улизнул, сделал несколько приседаний, вытягивая руки перед собой, согнул их в локтях, сделал несколько круговых движений, разминая затекшие плечевые суставы. Потом выпил стакан чаю и с нежностью посмотрел на жестяную баночку, которая каталась в ящике его стола, — это было сгущенное молоко «Нестле», которое рекомендовала ему Полина Тихоновна. И как она угадала, что Вирхов тайный сладкоежка?
Карл Иванович нажал кнопку электрического звонка и попросил появившегося дежурного курьера привести Ваньку Попова.
— Ну что, Павел Миронович, — дружески посмотрел он на осунувшееся лицо вернувшегося кандидата, — готовь бумаги, еще писанина будет. Иван Попов, сын Михайлов, родился в Тверской, из мещан.
Босяк появился на пороге без смущения — с явно выраженным неудовольствием.
— Подтверждаешь ли ты, Ванька, что видел ожившего Петра Великого с арапчонком? — после необходимых формальностей спросил устало Вирхов, не приглашая оборванца сесть.
Живописные грязные лохмотья Ваньки, наверное, кишели вшами, спутанные остатки волос торчали вкривь и вкось, черная повязка закрывала правый глаз. Из-за пазухи арестованного торчало что-то продолговатое, завернутое в грязную тряпицу.
— Нет у вас уважения к простому человеку православному, — расплылся в наглой улыбке Иван. — А каждый человек — Божье творение и тайна. Он, как писал Достоевский, всечеловек.
— Хватит балаболить, — прервал его Вирхов, — отвечай на вопрос. Достоевским он меня поучает.
— А Федор Михайлович-то был прав, надо, надо всем вам, прислужникам убийц и невольным кровопивцам, идти на Сенную площадь да землю целовать.
— Смотри, Ванька, — пригрозил Вирхов, — сейчас в желтый дом отправлю, там быстро на тебя смирительную рубашку наденут да цепями к койке прикуют.
— Не пугайте меня! Не пугайте! — нагло ответил оборванец. — Пострадать за правду-матушку не боюсь! И Христос за истину пострадал!
— Распятия добиваешься? — Вирхов угрожающе сдвинул брови. — Смотри, доиграешься. Отвечай на вопрос. Видел или нет призраков?
— Видел, видел, — радостно откликнулся Ванька. — Разгуливают по столице Российской, не дают дремать на пуховиках преступникам.
— Куда призраки направлялись?
— Да кто ж их знает? Длинный император, согнувшись и надвинув на лоб шляпу, к Александринке побрел, а арапчонок за ним устремился… Крался по кустам, как тать в нощи…
— Скройся с глаз моих, Ванька, — сказал Вирхов, — да смотри, чтоб более на Невском я тебя не видел.
Бродягу выпроводили. Вирхов нажал кнопку электрического звонка — на пороге возник дежурный курьер.
— Полюбопытствуй, голубчик, — сказал мягко Вирхов, — не готова ли экспертиза по той бумажке, что найдена в Аничковом?
— Готова, господин Вирхов, — вытянулся курьер, — уже докладывали, да вы заняты были, не хотел мешать дознанию.
— Хорошо, доставь результаты сюда. Я хочу взглянуть.
Не прошло и пяти минут, как Карл Иванович держал в руках снимки, сделанные в фотолаборатории. Судя по ним, возле камина в Аничковом валялась записка следующего содержания: «Клавка, чертова кукла, беги на Обводный к полудню к своему Адриану».
Глава 17
— Мама! Мамочка! — закричала, влетая в столовую, младшая дочь профессора. — В городе опять пожар!
В комнате кроме Елизаветы Викентьевны находились Брунгильда и доктор Коровкин.
— Что? — Брунгильда вскочила. — Пожар? Где?
Клим Кириллович растерянно глядел на Муру. Елизавета Викентьевна покачала головой.
— Погоди, Мурочка, не кричи. Садись за стол, мы чаевничаем. Расскажешь все по порядку. Но сначала поешь.
Мура повиновалась. Усевшись рядом с Климом Кирилловичем, она обвела глазами стол: ломтики ветчины, телятины, домашнего сыра выглядели так аппетитно. В окружении тарелочек с печеньями, вареньями, лимоном красовался и графинчик с красным бордоским вином — не пьянящим, душистым «Шато-Лярозом» потчевали Клима Кирилловича, как догадалась Мура, хотя хрустальные рюмочки с напитком густого рубинового цвета стояли и перед матерью, и перед усевшейся на свое место сестрой.