Карта императрицы
Шрифт:
Щеки Брунгильды вспыхнули, и она, поведя точеным подбородком, протянула руку русскому Адонису.
Клим Кириллович был поражен. Что все это значит?
— Мария Николаевна? — требовательно и слегка нетерпеливо произнес красавец, и властные нотки в его голосе заставили доктора вздрогнуть: с каких пор господин Холомков держит в подчинении сердечко Марии Николаевны? — Счастлив вас лицезреть.
Мура, замирая, смотрела на Илью Холомкова — не может же такого быть в природе, чтобы человек с каждым днем, с каждой неделей, с каждым годом становился только прекрасней?
— Однако мы не ожидали вас здесь встретить, господин Холомков, — сказал доктор Коровкин севшим от волнения голосом.
— И я тоже не ожидал, — откликнулся Холомков, с нескрываемым равнодушием приложив обворожительные уста к белой Муриной перчатке и тут же забыв о ней. — Но это неожиданность приятная.
— Так это вы таинственный благодетель дворца? — спросила Брунгильда глубоким контральто, в переливах которого слышалась готовность вступить в опасную игру.
— О милая Брунгильда Николаевна, это сущие пустяки, — ответил чуткий Илья Михайлович, прикасаясь к ее локтю и говоря глазами что-то другое. — Благое дело на небесах зачтется. Правда, я предпочитаю творить добро в уединении. Но тут уж ничего не поделаешь — судьба…
— О какой судьбе вы говорите? — резковато вклинился доктор, ему было неприятно, что Брунгильда Николаевна стоит слишком близко к красивому нахалу. — Вас кто-то заставлял ремонтировать дворец?
Холомков рассмеялся, показывая всем своим видом, что понимает, отчего так злится доктор Коровкин.
— Случай и есть судьба, дорогой доктор, — многозначительно улыбнулся он. — А потом — дело нехитрое. Запрос в Имперскую Канцелярию, пара рекомендаций, смета, разрешение, поиск подрядчика и рабочих, закупка и доставка антиоксигидры… Завтра уже все будет завершено…
— Вы интересуетесь вопросами сохранности исторического наследия? — спросила хрипло еще не вполне оправившаяся от шока Мура.
— Скажу вам по секрету, милая Мария Николаевна, что этот интерес очень выгоден — исторические ценности лучшая форма вложения капитала, — снисходительно разъяснил красавиц, не отводя смеющихся глаз от старшей дочери профессора Муромцева.
— Так будете ли вы осматривать китайские комнаты? — напомнил о себе незаметно появившийся хранитель.
— Будут, будут непременно, — ответил вместо барышень сияющий Холомков, — а я стану гидом.
Он сделал шаг к дверям, из которых недавно вышел, приоткрыл их и крикнул в глубину зала:
— Как закончите, выносите, я заберу. — Он захлопнул дверь и пояснил слушателям: — Редчайший химический состав, запатентован в Италии, очень дорог. Привез сюда самолично. Что останется, могу подарить вам — для химического анализа.
— Мы непременно порадуем этим новшеством папу, — дрожащим голосом пообещала Мура, отметив про себя, что ею никто не интересуется.
Она повернулась и пошла вслед за согбенным хранителем по направлению к лестнице на второй этаж. Мура никогда прежде не видела такого количества китайских вещей — они занимали два помещения. Во второй комнате, стены которой, так же как и в первой, были оклеены шелковыми китайскими обоями, хранились лакированные фарфоровые ширмы с живописным изображением церемониального шествия китайского императора со свитой, китайская мебель, две большие картины на дереве с наклеенными и раскрашенными фигурками из слоновой кости. В других обстоятельствах Мура внимательно бы рассмотрела каждую детальку таких хрупких на вид раритетов. Но сейчас!
Эта экскурсия вылилась для Муры и доктора Коровкина в сущую пытку. Илья Михайлович Холомков, поддерживающий под локоток Брунгильду Николаевну, не отходил от нее ни на шаг. Рассказывая о китайских диковинках, он лишь изредка поглядывал на доктора Коровкина и Муру и время от времени обращался к хранителю за помощью. Лучше всего Холомков знал современную цену каждой вещи из коллекции, за которую почти двести лет назад посланник Петра Великого лейб-гвардии капитан Лев Измайлов заплатил десять тысяч рублей. А словоохотливый старик, похоже, решивший, что имеет дело с двумя влюбленными парочками, как назло, становился все время так, чтобы отделить Муру с доктором от Брунгильды с Ильей Михайловичем. Впрочем, русский Адонис не преступал границ приличия.
Закончив осмотр китайских комнат, молодежь стала спускаться по лестнице. В вестибюле Мура попросила доктора остановиться.
— Милый Клим Кириллович, как вы думаете, сколько надо заплатить этому милому старичку?
— Не беспокойтесь, Мария Николаевна, — торопливо ответил доктор Коровкин и полез за портмоне в карман сюртука, — я расплачусь.
Он вынул зелененькую купюру, убрал портмоне и посмотрел на младшую дочь профессора Муромцева. Она обводила блуждающим взором дубовые стены и, казалось, избегала встречаться с доктором взглядом.
— Не забудьте ваш саквояж, — она указала доктору на столик, где стоял кожаный атрибут петербургского Гиппократа.
— Не забуду, — машинально ответил доктор, пытаясь усмотреть на крыльце фигуры Брунгильды Николаевны и Ильи Михайловича. Сердце его сжималось, он чувствовал себя внезапно осиротевшим.
Доктор взял саквояж, расплатился с хранителем и почти бегом устремился прочь из дворца в пахнущий весенней влагой парк.
Брунгильда Николаевна с надменным и гордым видом восседала в коляске, крепко сжимая правой рукой белую лакированную ручку раскрытого зонтика. Рядом с ней, облокотясь на край дверцы, стоял Илья Михайлович Холомков: солнечные апрельские лучи играли на его русых с прозолотью волосах, густыми прядями спускающихся с затылка на воротник белоснежной рубашки, выглядывающей из сюртучного ворота.
Мура, зардевшись, спустилась по дощатому настилу и поднялась в экипаж.
Напротив нее уселся поджавший губы доктор Коровкин, правой рукой он опирался на свой неизменный саквояж.
— Трогай, братец! — крикнул извозчику Холомков и, сделав шаг назад, послал дочерям профессора Муромцева воздушный поцелуй.
Доктор Коровкин молча смотрел на девушек — кто из них обернется? Мура и Брунгильда сидели, опустив глаза и вцепившись в свои зонтики.
— Надо предложить Роману Закряжному написать с господина Холомкова Париса, — пробормотала в смущении Мура.
— Неплохая идея, — издевательским тоном одобрил доктор Коровкин, увидев блуждающую улыбку Брунгильды, — к юбилею города Троя… Не знаете, Мария Николаевна, когда юбилей?
Мура чувствовала себя виноватой — как же такое могло случиться? Почему при виде Ильи Михайловича она совсем потеряла голову? В чем секрет его магнетических глаз? Почему одно только его присутствие вызывает сладкое волнение и заставляет забывать обо всем на свете, в том числе и о милом Климе Кирилловиче?…
— Прежде, чем мы поедем домой, — сказала неожиданно Брунгильда, — я хотела бы заглянуть в гостиницу Лихачева — выяснить, как чувствует себя мистер Стрейсноу. Вы не возражаете?