Карта императрицы
Шрифт:
Карл Иванович бессмысленно уставился на телефонный аппарат. Письмоводитель проворно вскочил и, подбежав, снял трубку.
— Это вас, Карл Иваныч, — сказал он, передавая трубку Вирхову, — ваш кандидат из Окружного дома для умалишенных.
— Ну что? — с трудом разжал губы Вирхов. — Я слушаю.
Он тут же отстранил трубку от уха, ибо возбужденный громкий голос кандидата грозил разорвать барабанные перепонки.
Не сводя глаз с прислушивающегося письмоводителя, Карл Иванович медленно бледнел.
— Господин следователь! Карл Иваныч! Вы меня слышите? — захлебываясь, орал кандидат. — Я просмотрел регистрационные книги, никаких Клавок там нет и никогда не было. Но я нашел кое-что любопытное! Сейчас вы упадете! Здесь, в этой психушке, лечился когда-то Иван Попов! Помните вашего наглого бродягу Ваньку Попова? Так вот в деле его написано после фамилии в скобках — Адриан Ураганов. Слышите, Карл Иваныч?
— Слышу, слышу, — рявкнул Вирхов, — какого черта вы так надрываетесь?
— Как же не надрываться, Карл Иваныч? — продолжал вопить кандидат. — Ведь старик-санитар сказал, что этот Ванька, то есть Адриан, — величайший публицист прошлого века! Его упекли за смелые идеи! Но и в заточении он будоражил больных откровениями антигосударственного характера! Правда, потом доктор признал у него последнюю стадию чахотки и выписал, чтоб перед смертью бедняга мог привольно на свободе умереть… Отправил в богадельню. А потом и сам уволился со службы.
— Ну и что? — спросил недоуменно Вирхов. — Что здесь особенного?
— Да как же, Карл Иваныч! Ведь в деле, которое вы мне велели изучить, есть записка! Та, что вы нашли после пожара в Аничковом! Та, где какую-то Клавку зовет Адриан…
— Погодите, погодите, дайте сообразить. — Вирхов начинал догадываться, куда клонит Павел Миронович. — Вы намекаете, что записку писал этот Адриан Ураганов? То бишь Ванька Попов?
— А если это он поджег Аничков, — не унимался кандидат, — вместе со своей чертовой куклой Клавкой? Тогда все сходится, даже тот следок, помните, с каминной доски…
— Да, таким лаптем я себя давно не ощущал, — с досады Вирхов заскрежетал зубами, — сам гнал преступника на свободу, спасал от правосудия… Где же теперь его искать?
— А вдруг его дружок, доктор, знает? — в голосе Тернова слышалось неуместное ликование.
— Доктор? Ладно, выясни его фамилию.
— А я уже выяснил, Карл Иваныч. Фамилия его известная…
— Неужели Коровкин? — оторопел Вирхов.
— Нет, Карл Иваныч, нет! Хотя он настоящий врач, но пил страшно, разжалован в фельдшеры. Фамилия его — Придворов!
Глава 21
Доктор Коровкин сидел в гостиной дома господина Шебеко, пребывая в прескверном настроении после пережитого накануне. Он так ждал встречи с другом и учителем, профессором Муромцевым! И вот! Мало того, что вчера все они испытали нервное потрясение, когда в его саквояже обнаружили карту, так еще явился невовремя несносный страховой агент!
Клим Кириллович тогда понял, что агент разыскал его у Муромцевых по поручению Екатерины Борисовны. Не увидев своего конфидента на фотовыставке в Пассаже, девушка попросила добродушного Модеста встретиться с доктором и передать ему всего два слова: «Призрак ожил». Условная фраза сомнений не оставляла — наверняка в Пассаже перед фрейлиной предстал шантажист или его посредник.
Правда, беглые соображения доктора были порядком поколеблены Мурой. Она настаивала, что Модест не просто так заявился к Муромцевым. Он, несомненно, сообщник тех, кто убил Аглаю Фомину и подменил фальшивой картой настоящую в Екатерингофском дворце. Мура считала, что доктора подкарауливают преступники — и едва он покинет дом, на него с тетушкой Полиной нападут.
Ее подозрения укрепились после того, как горничная Глаша передала записку, полученную с посыльным, в которой говорилось, что мистер Стрейсноу умирает. Клим Кириллович сразу же бросился звонить в гостиницу Лихачева: портье ответил, что мистер Стрейсноу в настоящее время почивает в своем номере, кишечное расстройство его больше не беспокоит, на ужин ему принесли из ресторана баранину с овощами и жареной картошкой.
— Вот, вы видите, я права, — страстно убеждала Мура, — это фальшивая записка. Ее писал не сэр Чарльз. Кому-то хочется, чтобы Клим Кириллович немедленно покинул наш дом: фрейлина, болезнь англичанина — лишь повод выманить его отсюда, изъять у него вещественное доказательство преступления… Я предлагаю обмануть преследователей. Холст надо переложить в какой-нибудь баул, который вынесет к извозчику дворник. А Полина Тихоновна и Клим Кириллович с саквояжем выйдут и сядут в экипаж. В саквояж положим что-нибудь ненужное…
После длительной дискуссии Муромцевы и Коровкины решили реализовать план Муры. А утром, если все будет в порядке, профессор с дочерьми навестят англичанина.
«Неужели здоровью мистера Стрейсноу что-то угрожает? — размышлял уже в постели доктор Коровкин. — И если он все-таки болен, то неужели будет просить руки Брунгильды на смертном одре?»
Много, много кое-чего передумал в минувшую ночь доктор Коровкин. Они с Полиной Тихоновной допоздна не ложились спать: раз преступники не объявились по дороге и позволили им благополучно добраться до аптеки, где Клим Кириллович частично восполнил пропажу инструментов и лекарств, а потом смогли спокойно доехать и до дома, то они непременно дадут о себе знать на Большой Вельможной. Не дождавшись появления преследователей, а потому так и не сообщив следователю Вирхову о своих проблемах, доктор Коровкин и его тетушка забылись к рассвету тяжелым, беспокойным сном.
Вопреки печальным обстоятельствам Клим Кириллович проснулся в положенный час, принял водные процедуры, позавтракал и договорился с тетушкой, что если нагрянут подозрительные личности — сказать им, что доктор направился к господину Шебеко, и после этого звонить Вирхову. Если же Карл Иванович пожалует сам и начнет выяснять про карту, похищенную в Екатерингофском дворце, честно признаться ему, что карту им подложили, и предъявить ее.
Полина Тихоновна уверила племянника, что он может не беспокоиться — все его указания она выполнит наилучшим образом.
— А тебе не показалось, Климушка, что Машенька ревнует тебя к Екатерине Борисовне? — уже в прихожей осторожно спросила она, поправляя шарф на шее племянника. — Как она сердилась, когда вчера ты собирался ехать к Шебеко…
Доктор перебирал в уме впечатления минувших суток, пока в гостиной не появился сам хозяин дома.
— Добрый день, милейший Клим Кириллович, — дородный старик играл сочной октавой, оправляя стеганную шелковую куртку, — вы уж нас, стариков, извините, мы по-домашнему, без церемоний.