Карта любви
Шрифт:
Похоже, она была еще глупее, чем думала Юлия, а коли так, пан Жалекачский тоже клюнет, не может не клюнуть на эту приманку.
— Чепуха! Полнейшая! — воздела руки Юлия. — Это просто для того, чтобы спасти Ржевусского. Смотрите! — закричала она панически. — Смотрите! Его уже волокут к плахе! Если вы промедлите… если еще мгновение…
Ее трясло как в лихорадке, потому что, кажется, алчность и глупость превозмогли в Жалекачской все прочие чувства, даже похотливость. Несказанная красота Ржевусского явно померкла в блеске воображаемых сокровищ, и Юлия всерьез испугалась, что загубила все дело своими россказнями. Она в ярости вонзила ногти в ладони — и снова боль пришла на помощь.
— Господи, какой мог быть любовник!.. — прошептала она как бы в забытьи. — Видели бы вы его… его… — мучительно подбирая словечки поизящнее, она развела руки, словно рыбак, выхваляющий сорвавшуюся с крючка рыбу, и древнее обозначение мужского орудия послушно выскочило из глубин памяти: — У него вот такой уд! Ну… ну вот такой, — Юлия слегка сузила ладони, поглядела на обозначаемое расстояние с сомнением и еще немножко его уменьшила: — Ну вот такой, точно!
Подняла честные глаза на пани Жалекачскую, но той и след простыл: только дробно громыхала лестница, ведущая во двор, куда сломя голову неслась возлюбленная Катажина в предвкушении грядущих блаженств.
Она была женщина простая, и простые наглядные средства действовали на нее лучше всего — тут уж Юлия не промахнулась!
Теперь о судьбе Ржевусского можно было не беспокоиться. Следовало подумать о своей. Она глянула в окно: замковые ворота заперты. Подбежала к другому, выходившему на противоположную сторону: флигеля лепятся один к другому, вокруг них вьется народ, да и грязные корчмы не пустуют — здесь незаметно не прошмыгнешь, всякий счастлив будет схватить за руку и возвратить беглянку господину, чая за это награды.
Что тогда сделает дракон? Убьет сразу? Изнасилует, а потом запрет в одном из покоев замка для услаждения своего и своих приятелей? Заставит лазить на дерево и кричать «ку-ку», а сам будет стрелять снизу мелкой дробью? Да мало ли какую придурь измыслит безнаказанный шляхтич, подобно тому Потоцкому, о котором рассказывала Ванда?!
Она выбежала из комнаты и, споткнувшись о ступеньку, которая была совершенно не к месту посреди площадки винтовой деревянной лестницы, наступила на подол своего нового платья — да так и замерла, осененная внезапной догадкой.
Ржевусский вез ей не только одежду. Там были и деньги — деньги для «любовницы» Зигмунта, на которые она имеет полное право. И они ей нужны, они ей пригодятся, видит Бог. Без них она обречена брести пешком по немерянным просторам России, надеясь только на милость Божию да человеческую, а это дело ненадежное.
Благословив несуразную ступеньку, вынудившую приостановиться и призадуматься, Юлия прошмыгнула назад в комнату и, не давая себе времени на колебания, запустила руки в баул Ржевусского, одновременно боясь и желая найти деньги и зная твердо: если их не окажется здесь, больше нигде искать она не станет, ни в каком тайнике.
Ну, конечно! Разве этот арабский мотылек мог обременить свой легкий парижский ум такими сложностями, как надежный схорон денег?! Вот они, на самом виду: немалый кошель с золотыми червонцами и две изрядных пачки ассигнаций. Щедр, более чем щедр Зигмунт! Это ведь целое состояние!
Юлия нахмурилась: а что, если ей здесь принадлежит только часть?! А остальное — богатство Ржевусского? Оставить его без гроша будет жестоко: все-таки он сыграл некоторую роль в ее жизни… Юлия невольно расхохоталась, но тут же прихлопнула рот ладонью: не слышит ли кто, а потом высыпала в два глубоких кармана, скрытых в швах юбки, половину монет, сунула за корсаж одну пачку, а все остальное запихала в самый угол баула. Щедро оплачены Ржевусскому его услуги курьера Зигмунта и чтеца-декламатора «Китап-у лаззат ун-нисса»! Да и за любовные игры кое-что перепало.
Чувствуя себя отмщенной, Юлия вновь выскочила на площадку, сноровисто перескочив порожек, и ринулась вниз. Тайный выход, если он отыщется, все равно на первом этаже или в подвале.
В подвале!.. При этой мысли она оступилась от волнения — и древние, источенные червем перила ветхой лестницы едва не остались у нее в руках. Какое счастье, что она вспомнила о подвале! Наверняка в нем существует два выхода. Или входа — как угодно. Для начала найти хотя бы первый… найти сам подвал!
Большие двери, ведущие во двор, были приотворены, и краем глаза Юлия увидела пани Катажину, которая отчаянно жестикулировала одной рукой, а другой легко, будто щенка на поводке, удерживала громадного палача, уже занесшего свой жуткий топор. Похоже, со Ржевусским все обойдется, и Юлия, похвалив себя за сообразительность, тут же попросила у Бога награды за сию спасенную человеческую жизнь. Это было, конечно, не больно-то хорошо: торговаться с Господом, но он, очевидно, находился в благом расположении духа: рядом с ней внезапно — она от испуга даже подскочила на добрый аршин — со скрипом приотворилась дверь, из которой пахнуло терпким, бражным, сырым духом.
Подвал!
Юлия не стала задумываться, незримая рука провидения или простой сквозняк сослужили ей службу: кинулась туда опрометью и тотчас же едва не выскочила обратно, потому что споткнулась о лежащего поперек дороги человека.
Он мертв? Не многовато ли на сегодня покойников?! Лежит так, что весь путь загораживает, не обойти, а переступить через покойника… Да Боже упаси! Он же потом будет выходить из могилы и преследовать ее до тех пор, пока не заставит перешагнуть обратно! Нет ли прохода мимо бочонков и бочек, в страшном беспорядке наваленных вокруг? Пометавшись туда-сюда, она подобрала юбки, занесла ногу, примеряясь, как бы половчее перескочить два бочонка, бочку и безвольно протянувшиеся меж ними ноги покойника, уверяя себя, что ноги — это так, мелочь, это не считается, не будут же они шляться отдельно от трупа! Что труп тоже не пойдет без ног — об этом она силилась не думать и уже почти начала прыгать, как вдруг эти самые ноги резко согнулись в коленях.
Юлия испустила невольный вопль, в первую минуту решив, что услужливый покойник решил облегчить ей задачу, и только когда он сонно приподнял голову и пролепетал заплетающимся языком:
— Хлопчик, а ну еще чарку! — поняла, что труп ожил.
То есть он был, конечно, жив с самого начала: пан Фелюс, а это оказался он, не иначе как валявшийся здесь со вчерашнего дня, скорее умер бы от недостатка выпивки, чем от ее избытка! А поскольку он снова уронил голову и захрапел, Юлия, брезгливо сморщившись, спокойно через него перешагнула, однако вновь едва не упала, наступив на что-то мягкое, поехавшее под ногой, издала очередной вопль — и ругательски себя обругала, обнаружив, что это полушубок.
Ее давно пробирал озноб, но она старалась не обращать на это внимания. Теперь же она призадумалась. Зима на дворе, и если Бог даст, она выберется на свободу, холод набросится на нее со свирепостью, превосходящей даже злобу пана Жалекачского! Она и так была с ног до головы одета в чужое: белье, сапожки, платье, даже гребень в косе был чужой, что изменит полушубок? К тому же, это вполне может оказаться еще один Божий дар за спасенного Ржевусского… Обрадовавшись этой мысли, она накинула на плечи полушубок — прикосновение мягких, кисловато пахнущих овчин почему-то приободрило ее — и побежала вперед.