Карта реки времени
Шрифт:
Видно, что бедная, одинокая женщина заговаривается. Что у неё тоска по человеческому общению.
Я подхожу к комоду, над которым возле иконки висит картина. Это портрет юной красавицы с золотистыми, распущенными до плеч волосами. Похожа! Все ещё чем-то похожа на себя, теперешнюю. Внизу картины подпись — В. Серов.
«Как же вам удалось выжить при большевиках при немцах?» — спрашиваю я в то время как она с бокалом стоит за моей спиной.
«Можете расстрелять меня! Я была любовницей всех этих сволочей. Тех и других. Переводила, потому, что знаю четыре языка — французский,
Кажется, именно так тогда и сказала: «Помню Средиземное море!» Словно о главном событии своей жизни. Эта нищая с пропадающим в парижском банке капиталом…
Когда мы со Стасом уходили от неё, свежести утра, как не бывало. Праздная, курортная публика заполнила всю набережную, причалы.
«Навязчивая идея — говорит Стас — и про то, что была любовницей Николая и про деньги за границей».
«А как же картина Серова?» — спрашиваю я.
И вот передо мною через столько лет шумела прибоем часть Средиземного моря — Адриатическое. Из пустого любопытства, продиктованного, впрочем инстинктом писателя, пришёл я тогда со Стасом к той несчастной, чьё имя, теперь конечно позабыл.
И бывшая фрейлина и грудная клетка погибшего моряка, и множество других трагических картин, — все это горе мира, словно нарочно с юности было показано мне. Где уж тут чувствовать себя счастливым?!
…Когда Донато привёз меня с пляжа, у дверей храма нас ждала Лючия с каким-то пожилым человеком.
— Коме сей аббронзато! — услышал я его возглас, выходя из машины.
— Пеппино! — кинулся к нему, чуть отставил назад славного начальника барлеттской телефонии, чтобы как следует рассмотреть. И огорчился.
Этот толстый человек за два года как-то болезненно похудел, что никак не шло ему.
«Что случилось? — подумал я — Не столько похудел, сколько постарел».
Между тем, Пеппино указывал мне на большую чёрную машину, стоящую во дворе под тенью дерева.
— Он приехал за тобой — пояснил Донато. — Забирает на целый день.
— Чудесно! Но как же Рафаеэль? Кажется, сегодня на очереди Рафаэль?
Лючия, поняв о чём идёт речь, успокоительно махнула рукой, мол, в другой раз. Я быстро поднялся к себе, выложил на подоконник раковины для просушки, умылся.
Когда умываешь лицо после моря, вода на миг становится солоноватой, и это ощущение для меня сродни счастью.
— Иди! Успеешь выпить кофе, — послышался голос Донато — Лючия принесла пирожные!
— Спасибо! Не могу, ведь внизу ждёт Пеппино.
…Мы ехали на его «ланче» по городу, наводнённому в этотчас будней автомобилями и пешеходами. Я смутно помнил, где Пеппино живёт, и удивился тому, что мы вырвались из тесноты улиц. Наращивая скорость, помчали простором шестирядного шоссе, обсаженного по краям лопоухими кактусами–опунциями.
— Куда едем? — забывшись, спросил я.
Пеппино не понимал по–русски. Он похлопал себя пальцами по рту, и стало ясно — едем куда-то перекусить.
— Манжаре, — подтвердил он, — кушать.
Читатель! Заметил ли ты, что я всё время хочу приобщить
Различные умствования надоели. Мир погребён под мусорной свалкой цитат, псевдоучёных понятий, подменяющих непосредственное ощущение Бытия. Как бы я хотел, чтобы в эту минуту, и ты ехал вместе со мной и Пеппино! Как я, почувствовал бы себя молодым, голодным, жаждущим жизни! Словно пошла назад стрелка биологических часов…
Я старался запомнить это ощущение каждой клеточкой тела. Думал о том, что время при каких-то условиях может двинуться назад. В этом, как бы ёрзающем движении времени, возможно и скрыт ключ к разгадке таких явлений, как ясновидение, предсказание будущего.
— Киев — перебил мои размышления Пеппино.
Ты был в Киеве? — сообразил я.
Тот усиленно закивал. В подтверждение с трудом произнёс – «гap6yз», «Крещатик» и «дивчина».
С напряжением слушая его, я понял, что Пеппино недавно с благословения дона Донато ездил, вместе с женой Амалией, на Украину, в Киев, где они удочерили девочку Настю. Двенадцатилетнюю дочку умерших родителей — чернобыльцев. Мало им было приёмной итальянской дочери, взятой из приюта.
Пеппино попросил меня на обратном пути заехать к ним домой, чтобы я поболтал по–русски с этой Настей, дал ей возможность хоть немного снять
напряжение. Так как она только начала учить итальянский.
Тем временем наша машина въехала в край поросших зелёными лесами холмов. На вершине самого большого издали стали видны руины грандиозной крепости.
Пока мы подъезжали, парковались внизу на заасфальтированной площадке рядом с туристскими автобусами, Пеппно с присущей ему основательностью пытался рассказать мне о древней крепости, о каких-то сражениях, называл века, имена легендарных полководцев, в том числе, кажется, Ганнибала, надоевшего мне ещё в школе вместе со своими слонами.
То ли от голода, то ли от полчищ туристов, поднимавшихся и спускавшихся во главе с экскурсоводами по крутым лестницам, шумно наполняющих явно дорогой ресторан у подножья храма, у меня закружилась голова и я, не боясь обидеть Пеппино, объяснил ему, что не испытываю желания осматривать священные камни, а хотел бы попросту выпить чашку кофе где-нибудь на берегу моря.
Пеппино с облегчением похлопал меня по плечу и через час- полтора езды мимо кукурузных полей и виноградников мы въехали в приморский городок. Там возле маленького порта в продуваемом ветерком совершенно пустом баре под тентом я, наконец, утолил голод треугольным бутербродом с очищенными креветками и кофе.
Пеппино пил только кофе без сахара, так как продолжал держаться диеты – худеть.
Внезапно я сообразил, что с ним происходит на самом деле.
— У тебя диабет?
Он коротко глянул на меня, ничего не ответил. Встал и пошёл к стойке бара.
Вернулся оттуда с большим бокалом красного вина. Для меня.
С доброй улыбкой смотрел на то, как я наслаждаюсь вином, видом
покачивающихся рядом рыбацких судёнышек и яхт. Хотя он был лет на двадцать младше меня, что-то отцовское сквозило в том, как он смотрел…