Карта смерти
Шрифт:
Послышался легкий стук в дверь.
– Открыто, – лениво отозвался я.
В палату вошла Клавдия в коротком халатике, зазывно качнула бедрами, положила на тумбочку кобуру с пистолетом и, не дожидаясь приглашения, присела на край кровати.
– Ты чего? – удивился я.
– М-р-р!
– А как же свидетельница, которую нельзя ни на минуту…
– К ней муж приехал. Тоже студент, – с улыбкой перебила Богатырева. – Ну а дальше… Гм! Мы ведь не имеем права вмешиваться в интимную жизнь граждан! Короче, по просьбе Людмилы я заперла их на ключ до утра. А сама решила тебя «поохранять», как ты вчера просил. Или уже передумал?! – длинные ресницы обиженно затрепетали.
– Ар-р-р!!! – плотоядно зарычал
* * *
Я был мертв и лежал в цинковом гробу посреди обугленных развалин одного из грозненских заводов, который мы брали штурмом в январе 1995 года. Вокруг толпилось множество хмурых людей в штатском с цветами в руках. Играла траурная музыка. А рядом с гробом стоял командир взвода лейтенант Серебряков (погибший в конце войны от пули снайпера) и гневно орал: «Ты идиот, Корсаков! Непроходимый тупица! Учили тебя, учили, да без толку! Это ж надо додуматься: обменял автомат на кулек карамелек, слопал их, запил водкой и завалился спать на минном поле. Кретин! Мы тебя потом три дня по кусочкам собирали. Хотя знаешь, Корсаков, такого дерьмового бойца, как ты, и не жаль вовсе!!!»
Я попробовал возразить лейтенанту, что не менял автомат на карамельки, и он на самом деле подо мной в гробу спрятан, однако взводный не желал выслушивать никаких оправданий и продолжал сыпать обидными ругательствами. Неожиданно от толпы отделилась светловолосая девушка со смутно знакомым лицом и бросила мне на грудь букет ярко-красных гвоздик. Я открыл рот, собираясь поблагодарить ее за участие, но не успел. Гвоздики вдруг превратились в ядовитых змей и принялись больно жалить меня в темя. А в дальнем углу, прямо из воздуха возник бородатый чеченский пулеметчик, злобно оскалился и навел дуло «ПКМ»[22] в спины ничего не подозревающим людям.
– Тревога!!! Ложись!!! – отчаянно захрипел я и… проснулся.
Сквозь прозрачные тюлевые занавески в палату проникал бледный свет луны. Ветер-дебошир уже стих, и в наступившей тишине были слышны слабые, сдавленные
звуки, доносившиеся из номера за стеной. Где расположились Людмила с мужем. Но они совсем не походили на любовную возню! Скорее…
– Клава, проснись! – достав из-под подушки пистолет с ножом и начиная торопливо одеваться, шепнул я.
– Хватит, Дима. У меня уж сил нет, – сонно пробормотала Богатырева, отворачиваясь к стене.
– Подъем, дура! У нас «гости»! – разозлился я. – Вернее, у твоей подзащитной!
– Что-о-о?!! – грациозным прыжком тигрицы она мгновенно очутилась на ногах и ловко сцапала свою кобуру. Ее пышные волосы разметались по спине. Высокая грудь бурно вздымалась, а в красивых глазах читалось жгучее желание кого-нибудь пристрелить.
– Тише, тише, – урезонил я боевую подругу. – Не шуми, халат набрось, сними оружие с предохранителя…
– Как они туда проникли? – одними губами спросила Клавдия.
– Пес их знает, – пожал плечами я. – После разберемся. В общем, так, я войду к Емельяновым через лоджию, ты – контролируй коридор. Только поосторожнее, не высовывайся.
– Но…
– Приказы не обсуждаются, капитан! – свирепо прошипел я. – Выполнять! И смотри у меня, без самодеятельности! – с этими словами я отодвинул щеколду и на цыпочках вышел в ночной холод. Стекло на соседней двери зияло ровно вырезанным квадратом, а сама дверь была немного приоткрыта. Изнутри доносились уже знакомые мне звуки. Теперь гораздо более громкие. «Ворота и вход в жилой корпус под усиленной охраной. А они – леском, через забор. Стекло – аккуратно резаком. Те голубки небось и не услышали спросонья», – подумал я, бесшумно перешагнул невысокую перегородку и заглянул в палату. Людмила с мужем (пухлым мальчишкой
Все трое сунули стволы за пазухи и принялись деловито расстегивать штаны.
«Сексу захотелось?! Ну-ну!» – недобро усмехнулся я, стремительно вломился в палату и с ходу полоснул ножом ближайшего насильника. Он безмолвно рухнул на пол, заливая светлый палас кровью из перерезанного горла.
– Бац! – получил второй в висок рукояткой пистолета. А третьего я решил взять живым и мощно саданул ему коленом в копчик, намереваясь просто сбить с ног, но… малость не рассчитал. Хмырь оказался слишком тощим (килограммов на тридцать легче меня). Со спущенными штанами он пролетел через всю комнату, вышиб лбом запертую дверь, вывалился наружу и… «П-ф-ф», – услышал я характерный хлопок, а затем вязкий удар о линолеум. «Живые так не падают», – с неудовольствием подумал я, выходя в коридор вслед за ним. Третий лежал на полу, неестественно вывернув шею. Конечности у него конвульсивно дергались. Голова оплывала кровью. Неподалеку стояла Клавдия с «ППС» в опущенной руке.
– Я целила в плечо, – виновато пролепетала она. – Честное слово… в плечо!!!
* * *
Там же.
Часом позже.
– Полно, Максим, не волнуйся! Все твои беды позади. Постарайся успокоиться.
– П-посс-стараюсь…
– Значит, ты говоришь, один из них ехал с тобой в электричке?!
– Д-да… т-тощий. Я х-хорошо з-запомнил э-т-того т-типа…
– А раньше тебе доводилось его встречать?
– Н-нет, н-никогда н-не в-видел…
– Ты уверен?
– Д-да…
– На, выпей. Легче будет. – Я наполнил стакан холодной водой, щедро накапал туда валерьянки и протянул студенту.
– С-с-с-с-спасибо!
Руки у мальчишки тряслись, зубы лязгали о стекло, и, судя по всему, он был близок к истерике…
Ночное вторжение посланцев Синдиката не прошло даром для супругов Емельяновых. А Людмила, кажется, и вовсе перешагнула ту грань, на которой находилась после трагедии в «Золотой трубе». Освобожденная от скотча и веревок, она не двинулась с места, не попыталась надеть предложенный халат и продолжала безвольно лежать поперек постели, свесив ноги на пол. Девушка не отвечала на вопросы и никак не реагировала на окружающее. На постаревшем и осунувшемся лице застыло выражение безумного страха. Обнаженное тело лоснилось от обильного, нездорового пота. Я на руках отнес ее в свою комнату, уложил на кровать и накрыл простыней. Потом затащил труп третьего в палату Емельяновых и послал Клавдию за здешним психотерапевтом, госпожой Тимохиной.
– Глубокий психогенный ступор, – дрожащим голосом констатировала она (в лужу крови в коридоре наступила, бедняга). – Реакция на внезапно обрушившиеся травмирующие события. Необходима срочная госпитализация!
Поставив диагноз, психотерапевт слабо ойкнула, пошатнулась и выказала намерение грохнуться в обморок. Оставив обеих женщин под присмотром Клавдии, я связался по телефону с Рябовым, доложил обстановку, отвел Людмилиного мужа в пустующий кабинет Тимохиной и, не дожидаясь прибытия оперативно-следственной группы, приступил к вышеуказанной беседе…