Картель правосудия
Шрифт:
– Палыч! Кончай заливать. Говоришь, меня к тебе привезли? А на кой я тебе нужен? Может, твое хобби людям байки рассказывать, а чтоб не сбежали, недослушав, запирать их на замок? Или, скажем, ты за какую-то идею работаешь? А может, озолотил тебя Кротков, шестисотый «мерседес» подарил, за свой стол на почетное место усадил, в адмиралы произвел и поставил своим флотом командовать?
Старик, не ожидавший такого поворота в разговоре, озадаченно молчал.
– Он же тебя в грязи подобрал, на миллиметр приподнял, даже обмыться не дал, а ты ему уже готов ботинки лизать, как щенок. Говоришь, полмира объездил, жизнь
– Все ты верно базаришь, как тебя?
– Эльдар.
– Но не все знаешь. Я раньше в коляске возил безногого афганца, он в переходе христарадничал, их целая орава на ту же контору работает. Кто как в эту компанию угодил, не знаю, но есть там стоящие мужики, хоть и в некомплекте. Некоторые бежали, один, дурачинушка, к ментам за правдой подался, другой революцию устроил. Беглецов всех скоро вернули на место или прикончили. Понял, Эльдар? – Говорил Палыч скороговоркой, как будто боялся не успеть. – Миллион ты мне не предложишь, чтоб я куда-нибудь в джунгли к папуасам мотнул или на собственный атолл, а в любом другого месте они меня завтра достанут. И в лучшем случае урекают быстро, только куда им торопиться?
Эльдар улегся на сырой матрас и отвернулся от собеседника. Рассчитывать на помощь экс-моряка Палыча в побеге не приходилось: он, видать, уже много лет ходит с полными штанами и хозяев боится больше смерти. Остается надеяться на случай или на то, что Катя сможет уладить дела с Кротковым, но, исходя из услышанного сегодня, вряд ли он так просто оставит ее в покое.
С утра, как и предполагалось, произошла смена караула. Ваняй, качаясь в кресле, прослушал одну кассету, потом начал проявлять признаки раздражения. Надо полагать, должность вертухая не соответствовала его представлениям о роли собственной личности в истории.
– Эй, Боцман! Я отвалю часа на два, смотри, чтоб все было как положено, приду – проверю.
Палыч аж позеленел от злости, ночной разговор все-таки расшевелил остатки гордости в его забитой душе. Он приблизился к обидчику с перекошенным лицом, словно не в силах выговорить ничего в ответ на оскорбительное предложение, и неожиданно ударил его коленом в промежность. Ваняй скорчился, тогда дед взял табуретку и огрел его по спине.
– Будешь сидеть, пока я не разрешу выйти. Всосал? – Не дождавшись ответа, Палыч покинул поле брани, поспешно унося лавры победителя.
У Эльдара под воздействием житейских коллизий последних суток и по причине отсутствия первой степени свободы (передвижения) случился творческий экстаз.
– Палыч! Скорей неси ручку и бумагу! – крикнул он в явное нарушение правил. Боцман прибежал в абсолютном недоумении, с глазами навыкате.
– У тебя что, крыша съехала, парень? Жалобу прокурору писать собрался?
– Неси скорей, сейчас слова забуду!
– Какие, блин, слова?
– Да ты хоть знаешь, кто я? Я музыкант, я поэт, дурья твоя башка, Эльдар Назаров, слыхал? – Вопрос был задан без особой надежды на утвердительный ответ, но старику имя действительно оказалось знакомо. Лицо его расплылось в глупой улыбке, и он рысью бросился за письменным прибором. Но Назарову не отдал: решил сам принять участие в сотворении шедевра. Эльдар провозгласил:
– Значит, пиши! Мальчик Ваня трата та-та та-та та…
Мальчик Ваня вынимает финский нож,
Что ж ты лезешь на рожон,
Эх, пижон…
– Трата та-та та-та та, – задумчиво произнес Боцман… – Мальчик Ваня пропадает ни за грош!
– Ага, ни за грош, – прогнусавил Назаров нараспев, также задумчиво. – Точно, ни за грош. Гитара есть? Сейчас музыку сочинять будем.
– Где ж я тебе гитару возьму? Ты не в подсобке магазина «Мелодия», а… – Палыч осекся и бросил колючий взгляд на Ваняя. Тот наблюдал за творческим процессом с явной злобой. Возможно, он и сам не отказался бы поучаствовать, но натянутые после вчерашнего отношения с Эльдаром и скользкая тема предполагаемой песни отрезали все пути к сближению.
– На кожаной флейте играй, Моцарт! Вон у Боцмана одолжи. У него знаменитый инструмент, с фирменным знаком. Небось уже хвалился? – Ваняй расхохотался гаденьким фальцетом.
– Вань, хочешь анекдот расскажу? – спросил Назаров. – Лев Толстой очень любил играть на балалайке, но не умел. Бывало, пишет роман «Война и мир», а сам думает: «Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день». Или: «Брам-пам-дам-дарарам-пам-пам».
И за неимением настоящей он принялся перебирать аккорды на воображаемой гитаре, беззвучно открывая рот, с невероятным напряжением на лице, покачиваясь в такт никому, кроме него, не слышной мелодии.
– Первая строка: ля минор, ре минор, ми мажор, ля минор. Вторая – тоже. Потом: ля сэпт, ре минор ми мажор, пижон – ля минор. – Палыч, записав, изобразил работу мысли, подражая Назарову, брынькал на виртуальной гитаре, пытаясь воскресить в памяти блатной квадрат.
На этот раз Иван хохотал до слез, как ребенок, всхлипывая и колотя себя кулаком по колену.
– Ну ты конь, Боцман!
Палыч, не обращая внимания на реплику молодого коллеги, сгонял к себе и притащил из анналов чекушку и две стопки.
– За шлягер! – сказал он, наливая Назарову, и повернулся к Ваняю: – Э-э, а: несение караульной службы является выполнением боевой задачи в мирное время и требует от военнослужащего выдержки, бдительности и инициативы… – Палыч опрокинул рюмку, а Ваняй прыгнул на него сзади и огрел пистолетом по голове.
– Ты зачем старика ударил, Шаляпин? Нехорошо руки распускать. Придется доложить начальству и режим усилить. – Он вынес тело Палыча. Спустя час приехали давешние знакомые.
– Старик совсем охренел и допился, – жаловался Иван, – пришлось в репу съездить, нянчился с этим вот, водкой его угощал, а он его схватил и об решетку – хрясь!
– Ладно, с Боцманом без тебя разберемся. А ты куда смотрел, когда он его об дверь звезданул?
– Да если б не я – вообще убил бы…
«Пацаны» вкололи Эльдару нечто сильнодействующее, от чего он отключился и потерял счет времени. Единственное, в чем он был почти уверен: его ширяли неоднократно, по крайней мере остался смутный образ Ваняя со шприцем.
КАТЯ
11 февраля, день
Она медленно шла по Большой Якиманке, сосредоточенно размышляя, с серьезным риском угодить под машину.