Картель правосудия
Шрифт:
Грязнов вытащил из бардачка мобильник «Eriсsson» (подарок племянника Дениса) и набрал номер Зельдовича. И тот – удивительное дело! – через пятнадцать гудков включил-таки свой «Eriсsson» (Грязнов хорошо помнил, что их аппараты, как партия и Ленин – близнецы-братья).
– Здорово Славка! – с ходу брякнул Зельдович. – Как я догадался? Только один человек может так трезвонить, одновременно судорожно защищаясь от определителя номера.
– Мой телефон – 795-17-11, – хмуро продиктовал Грязнов.
– Да помню я, – отмахнулся Зельдович. – Ну и что?
– Ничего. «Кольчугу» знаешь на Варварке?
– Дерьмо. Пустой магазин. Поезжай лучше на Галушкина, если ищешь винтовку.
– Где?! – поразился Грязнов. – На ВДНХ?! Я же там живу рядом, на Енисейской улице! Да нету там ни черта.
– Поезжай, поезжай, заодно получше узнаешь родные края.
Грязнов кинул «Eriсsson» обратно в бардачок и, не доезжая до родного дома, свернул как раз направо, проехал с тыла гостиницы «Космос», еще раз свернул направо – на улицу Бориса Галушкина и стал методично прочесывать следующий квартал… Так, магазин стройматериалов, комиссионка, булочная, швейная мастерская, ага, нечетные дома – слева… детский сад… Странно, что Зельдович не запомнил название магазина, это совсем не его стиль.
Вот ведь жизнь дурацкая настала с этими мобильными телефонами и прочими ультрамодными средствами связи. С другой стороны, конечно, милиция и раньше этим не была обижена, но все равно, в случае необходимой консультации, по личному ли поводу, по государственному, ты брал ноги в руки и ехал общаться с человеком лично. А это, извините, как говаривал знакомый зек по кличке Боцман, совсем другой коленкор… Цветочный магазин… прачечная… стоп! Э-э-э… гм… хм… да-ааа…
Грязнов буквально оторопел. Похлопал глазами. И расхохотался. В торце девятиэтажки на цокольном уровне красовалась вывеска скромного магазинчика «Не Помню Как Называется». Именно так и сказал, как всегда точный, Зельдович.
Матерый продавец с родимым пятном на шее вежливо, но равнодушно глянул его разрешение на приобретение огнестрельного оружия, и всего за три минуты Грязнов стал обладателем нового карабина «Центрион». После чего проверял его еще минут сорок. И с этим ничего нельзя было поделать: он всегда сперва приобретал барахло, а уж затем, при эксплуатации, выяснял, что оно никуда не годится. Эта незаурядная привычка, по словам Сашки Турецкого, где-нибудь на Западе считалась бы респектабельной приметой солидного человека, но в условиях совка, постсовка и постпостсовка выглядела форменным разгильдяйством.
– У вас не будет десяти тысяч, то есть червонца? – чисто по-советски попросил продавец с родимым пятном на шее. – У меня нет сдачи. Давайте мне червончик, а я вам пятерку, ага?
Грязнов махнул рукой, что было еще одним форменным разгильдяйством, – не мог он позволить при своей зарплате швыряться пятерками. С другой стороны, не мог он позволить себе и покупать новые винчестеры. Однако же.
Интерьер заведения отличался, пожалуй, только отсутствием непременной репродукции «Охотников на привале». Но хозяин этого магазинчика знал толк в оружии. Грязнов невольно засмотрелся на витрину с номерными охотничьими ножами. Рядом лежали знакомые ему ножи: стандартный «Самсонов-93» с глубоким «кровостоком», кривоватый нескладной нож «Тигр» с готической гравировкой оскаленного хищника на широком зеркальном лезвии; орнаментальные «Русский Север» и «Сапсан» и бесспорный немецкий фаворит «Zolingen» за двести баксов, и впечатляющий «King-2», и конечно же популярная «Аляска» с пустой металлической ручкой и завинчивающимся тыльником, для хранения набора для выживания, – всего-навсего за семьдесят грин, выражаясь финансовым сленгом племянника Дениса. Пижонская вещь. Увлечение такими мальчишескими в общем-то игрушками осталось для Грязнова в прошлом. Грязнов давно уже пользовался скромным тесаком, изготовленным на заказ одним кавказским умельцем. Он был выкован, а не отштампован, в чем, собственно, и заключается преимущество любого ножа, выполненного мастером. Всякое видывал бывалый муровец и на прилавках, и на «малинах», но тут его воображение буквально поразил незнакомый прежде охотничий клинок «Jalisco».
– Мексиканский, – обронил продавец, заметив интерес покупателя, и достал нож с витрины.
Если судить по ярлыку, он был, как и все, – «нескладной и общего назначения». Упор, смахивающий на большой палец, и тыльник были бронзовыми, ручка же – из наборной кожи, а вот голубое лезвие походило на зубатку в разрезе. Но пила – зазубренная часть – доходила только до середины клинка, длина которого (что самое впечатляющее!) составляла никак не меньше пятнадцати сантиметров. Значит, нож был метательный. Грязнов представил себе, как такой «снаряд» может торчать в чем-то или в ком-то, и содрогнулся. Он побросал его из руки в руку, вернул и заметил, что на хищном лезвии клинка длинная царапина.
– Так и цена же, – сказал продавец, – в полтора раза от кондиционных
Грязнов вышел на улицу и забрался в «Ниву». Кондиционный нож стоил пятьдесят два доллара. И это была почему-то знакомая цифра… Как это – знакомая, что за чушь?! У начальника МУРа все цифры знакомые.
Не успел Грязнов завести двигатель, как выскочил продавец с родимым пятном на шее, неожиданно экспрессивно размахивая руками:
– Вы же не забрали сдачу! Вот возьмите хотя бы лотерейный билет, – и засунул разноцветный клочок бумаги в открытое окно.
«Jalisco», «Jalisco»… Что-то это слово ему напоминало… Грязнов вдруг вспомнил, что именно, и довольно ухмыльнулся. Ну конечно!
Грязнов выпрыгнул из машины и весело забежал в гастроном, удачно расположенный в том же доме. Через пять минут, весьма довольный собой, он рванул на бывшую Пушкинскую улицу, а теперь – Большую Дмитровку.
ЭЛЬДАР НАЗАРОВ
8 февраля, ночь
Назарова привезли на склад. Судя по запахам, здесь хранили гнилые овощи еще при социализме, но с тех пор они успели окончательно разложиться, освободив место для хранения автомобильных масел и смазок. О новом ассортименте, как и о старом, можно было только догадываться, полагаясь на обоняние.
Повязку с глаз Эльдару сняли в подсобном помещении. Но без нее лучше видно не стало. Его запихнули в каморку со склизкими кафельными полами, приложились напоследок по почкам и заперли железную решетчатую дверь. Волоча за собой кресло-качалку, появился Иван, он включил свет.
– Давай, Ваняй, – напутствовал его один из новых знакомых Назарова. «Ваняй» прозвучало как «воняй». Посмеявшись собственной шутке, бугай выдал длиннейшую тираду о том, каким экзекуциям следует подвергнуть пленника, не содержащую, что удивительно, ни единого нематерного слова.
Эльдар с Ваняем остались в помещении вдвоем, разделенные железной перегородкой. Половина Эльдара оказалась совмещенным санузлом гостиничного типа. В том месте, где подразумевался душ, отросток водопроводной трубы был забит позеленевшей от тины деревянной пробкой, пропускавшей на свободу лишь тонкую струйку коричневой жидкости. Стены буквально источали влагу. Из мебели имелись ведро и швабра.
Эльдар пнул в угол половую тряпку, в лучшие свои годы служившую тельняшкой, перевернул вверх дном ведро и оседлал его.