Картель правосудия
Шрифт:
И так уж случилось, а если ты еще не знаешь, рано или поздно это со всеми случается, забеременела Лариса, и родилась у них дочь Катерина, по отчеству Ивановна, а по фамилии Масленникова. И в графе «отец» в метрике поставили ей жирный прочерк…
Турецкий осуждающе хмыкнул.
– …Однако, став матерью, Лариса разительно переменилась, и надо сказать, не в лучшую сторону. Дочь ей была обузой, и к Уткину тем временем она охладела. Появились у нее новые связи и новые любовники, которых любовниками, собственно, трудно было назвать: она ведь с Уткиным в законном браке не состояла, и, следовательно, никаких законных обязательств у нее перед ним не было. Кроме того, может, под влиянием очередного возлюбленного, а может, просто от «хорошей»
Вначале вела Лариса себя довольно осторожно и соглашалась устраивать только «верные» дела, в которых исход был предрешен, ибо Уткин (который, разумеется, ничего об ее аферах не знал) со своей принципиальностью всегда относился к подсудимым с пониманием и приговоры выносил исключительно справедливые и мягкие.
Но, как говорится, аппетит приходит во время еды: чтобы брать большие деньги, нужно выигрывать большие процессы, и наша адвокатесса переходит уже к делам сомнительным. И Уткин, сам того не осознавая, слушая ее пламенные речи в защиту какого-нибудь урода, который в поисках портвейна среди ночи влез в гастроном, избил сторожа до полусмерти и переколотил бутылок на пару тысяч рублей, искренне задумывался над тем, что, наверное, не такой уж он пропащий человек, если его Лариса, чистая и честная, видит в нем в первую очередь не злостного хулигана или вора, а заблудшую овечку, да к тому же доброго отца семейства и образцового труженика. Не то чтобы его принципиальность засыпала, но иногда он все же давал слабину, и Масленникова не теряла надежды когда-нибудь приручить его окончательно.
Только, как говорится, и на старуху бывает проруха. Окончательно зарвавшись, Лариса взяла десять тысяч рублей (огромная, как ты помнишь, по тем временам сумма) за то, чтобы вытащить парня, который обвинялся в попытке изнасилования с нанесением тяжких телесных повреждений четырнадцатилетней школьнице. И тут уж, как ни лезла из кожи вон Лариса, чтобы доказать, что ничего плохого эта скотина не хотела, что это просто рецидив безответной любви и что она (скотина) полностью раскаивается и готова искупить свою вину, но по возможности не в колонии, а где-нибудь «на химии», Уткин был непреклонен. Парень получил восемь лет строгого режима.
Родители осужденного тоже оказались непреклонны. Они не стали выслушивать извинения Масленниковой и ее уверения в том, что умело составленная кассационная жалоба еще может все исправить. Они пошли к прокурору и накатали ему длиннющую «телегу» об отдельных случаях произвола и взяточничества в нашей, в целом замечательной, системе судопроизводства. И жалобе этой немедленно дали ход.
Тут у Уткина наконец-то открылись глаза. Он постиг всю глубину падения своей возлюбленной. Но гораздо больше, чем ее алчность, его поразили многочисленные измены, о которых он тоже до сих пор не догадывался.
– Сколько же у тебя было любовников? – спросил он у нее.
– Ты имеешь в виду в центральной части города? – с издевкой отвечала бывшая возлюбленная, которой Уткин был больше не нужен и, главное, – окончательно надоел.
Тут уже Турецкий не выдержал и буквально взвыл:
– Но ты-то откуда знаешь такие подробности диалогов?!
Меркулов оставался невозмутим:
– В свете последних откровений перед Иваном Сергеевичем встал еще один закономерный вопрос: его ли дочь Катя или не его? Но наш Уткин был самых честных правил и твердо верил, что не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал, а воспитывать как раз собирался он лично.
Но очень скоро ему стало не до проблем отцовства, ибо прокурор Тихорецкого района с аристократической фамилией Перестенко возбудил против Уткина уголовное дело.
Перестенко, как и Уткин, тоже был человеком принципов. Фанатом социалистической законности. Вполне возможно, в его яйцеобразной голове зрели грандиозные планы по укреплению законности во всем великом и необъятном Союзе, и потому конкретно в своем Тихорецком районе он эту социалистическую законность холил и лелеял, а со злостными нарушителями боролся не щадя живота своего. Что, заметим, похвально. Язву себе нажил, два инфаркта заработал, да так и помер, не дожив до пятидесяти, все в той же должности, и никто не повел его под белы рученьки за всесоюзный штурвал.
Так вот, Перестенко возбудил дело, и вот тут-то на сцене и появляется ваш покорный слуга, молодой и зеленый Ка-точка Меркулов, который отрабатывает три года распределения. И именно ему…
– То есть – тебе, – на всякий случай вставил Турецкий.
– То есть мне, – не возражал Меркулов, – поручают расследование по делу Уткина. А обвиняют его в получении взятки в крупном размере.
Перестенко торопит: что там рассусоливать, дело ясное, под суд его, взяточника, опозорившего почетное звание и запятнавшего моральный облик, а я слушаю Ивана Сергеевича и понимаю, что не того травим, честнейший и добрейший он человек, а мы на него всех собак повесить собираемся.
Долго мы с ним беседовали. Совсем человек сломался, жить ему уже не хочется, на что угодно согласен. Любое чистосердечное признание готов подписать. Только допрашиваю я его и вижу: ничего он не знает, у кого взятки брал, какие суммы, за что…
Стал я в другом месте копать, с народными заседателями пообщался:
– Оказывал ли судья Уткин на вас давление в ходе вынесения приговора?
– Нет, – отвечают.
Взяткодавцев вызываю, спрашиваю:
– Кому вы деньги передавали, Уткину?
– Нет, – говорят, – Масленниковой.
– А почему же решили, что взятка ему предназначается?
– Масленникова сказала.
Начинаю поднимать его дела за последний год – все чисто, ни одного процессуального нарушения. Как ни крути, а получается, что судить Уткина не за что. Невиновен!
Иду я к Перестенко и излагаю ему факты и доказательства. Он, конечно, впал в бешенство, но потом поразмыслил и решил, что ничего страшного пока не произошло, показательный процесс все еще можно провести, хотя и не с такой помпой, и на скамью подсудимых посадить Масленникову. Жалко, что с этим у него тоже ничего не вышло: она все-таки вывернулась, заявителей как-то уговорила, заявление они забрали, наплели, что их не так понял следователь. И закончилось это для нее всего лишь исключением из краевой коллегии адвокатов.
Меркулов, наконец, вернулся к действительности и, взглянув на часы, вдруг заторопился уходить:
– А вот теперь, Саша, мораль: не все то золото, что блестит, а женщина вообще есть сосуд диавола. Будь здоров.
– Гениально, – откликнулся Турецкий, который ко второй половине рассказа просто заснул с открытыми глазами.
ИРИНА ТУРЕЦКАЯ
19 февраля, вечер
Ирина Турецкая последние несколько дней не находила себе места. На нее свалилась неслыханная удача – ее ученик Вадик Клячкин оказался среди немногочисленных талантливых счастливчиков, удостоенных чести выступать в программе «Юных дарований» на Конкурсе имени Чайковского. Мальчик несомненно был чрезвычайно одаренным, но, по ее мнению, еще чрезвычайно далек от уровня таких конкурсов. И она третировала несчастного Вадика, собираясь за неделю кардинально улучшить его технику, ритмику, пластику и т. д. Впрочем, все равно все усилия могли пойти прахом, поскольку вундеркинд избрал своим дебютом «Жизнь с идиотом» Альфреда Шнитке.