Картина без Иосифа
Шрифт:
Он взял курс на юг, в другую сторону от деревни, и перестал думать о Хелен.
Проехав под голыми деревьями, он выехал на вересковые пустоши, размышляя об одном из важнейших положений криминалистики. В умышленном убийстве всегда существуют какие-то отношения между убийцей и жертвой. Это не серийное убийство, где киллером движет ярость и прочие побуждения, непонятные для общества, в котором он живет. Не всегда так бывает и в преступлениях из-за страсти, где убийство вырастает из неожиданной, проходящей, но тем не менее страшной вспышки гнева, ревности, мести или ненависти. Не походит оно и на случайную смерть, когда сила слепого случая сводит убийцу и жертву в какой-то определенный момент. Умышленное
Этот постулат входит в список азбучных истин и известен каждому полицейскому. Ведь факт, что в большинстве своем жертвы знали своих убийц. Известно также, что чаще всего убийства совершаются непосредственными родственниками жертвы. Джульет Спенс вполне могла отравить Робина Сейджа при ужасном стечении обстоятельств, и последствия ей придется терпеть до конца своих дней. Это не первый случай, когда человек, питающий склонность к естественной и органичной жизни, срывает дикорастущий корень или гриб, цветок или ягоду и в результате убивает себя или кого-то другого по причине ошибочной идентификации. Но если прав Сент-Джеймс — если Джульет Спенс не могла остаться в живых даже после маленького кусочка цикуты, если такие симптомы, как рвота и жар, не характерны при отравлении цикутой, — тогда должна существовать какая-то связь между Джульет Спенс и мужчиной, которого она отравила. В таком случае первое, что приходит в голову, это Мэгги, дочь Джульет.
Школу, скучноватое кирпичное здание, стоящее в треугольнике, образованном двумя сходящимися улицами, он нашел недалеко от центра Клитеро. Было одиннадцать сорок, когда он въехал на автостоянку и осторожно проскользнул в узкое пространство, оставшееся между древним «остин-хили» и обычным «гольфом» недавнего выпуска, с детским сиденьем на пассажирском месте. На заднем стекле «гольфа» виднелась небольшая самодельная наклейка «Осторожно: ребенок».
В школе шли уроки, судя по пустоте длинных коридоров с полами, покрытыми линолеумом, и закрытыми дверями. Кабинеты администрации находились справа и слева от входа. Когда-то на матовом стекле, составлявшем верхнюю часть дверей, черными буквами были сделаны соответствующие надписи, но с годами буквы превратились в пятнышки цвета мокрой сажи, из которых читались лишь слова директор, казначей, учительская и заместитель директора.
Он выбрал директора, верней, директрису. После нескольких минут громкой и изобилующей повторами беседы с восьмидесятилетней секретаршей, задремавшей с вязанием в руках, его проводили в кабинет директрисы. Миссис Кроун было выгравировано на табличке, стоявшей на ее столе. Неудачная фамилия, подумал Линли. В ожидании директрисы он представлял разные прозвища, которые могли придумать для нее ученики, их набралось великое множество.
Миссис Кроун оказалась антитезисом им всем — в облегающей юбке, на добрых пять дюймов выше колена, и длинном кардигане с плечиками и огромными пуговицами. Она носила дисковидные золотые серьги, ожерелье в тон им и туфли на сверхвысоких каблуках, подчеркивавших превосходные лодыжки. Она относилась к тому сорту женщин, которых можно было бы представить себе работающими где угодно — в театре, в ресторане, в приемной какого-нибудь «крутого» бизнесмена, но только не в школе, оставалось лишь удивляться, как школьный совет вообще сподобился утвердить такую особу на директорскую должность.
Он ухитрился изложить свою просьбу в рекордный срок, одновременно размышляя, как она выглядит голой, прощая себе эту мимолетную фантазию и твердя себе, что быть мужчиной — это проклятие. В присутствии красивой женщины он неизменно испытывал подобную реакцию, такую же безотказную,
Мэгги Спенс сейчас на уроке латинского, сообщила ему миссис Кроун. Не может ли он подождать до большой перемены? Четверть часа?
Вообще-то не может. Но если бы и мог, то все равно предпочел бы поговорить с девочкой наедине. Во время ленча, когда вокруг будет полно детей, не исключено, что на них станут обращать внимание. А ему хотелось бы, насколько это возможно, избавить девочку от потенциального стресса. В конце концов, для нее это не просто, ведь ее мать уже раз подвергалась полицейскому расследованию, и теперь вот опять. Кстати, знакома ли миссис Кроун с ее матерью?
Она беседовала с ней в прошлогоднем пасхальном семестре, на родительском собрании. Весьма приятная женщина. Сторонница твердой дисциплины, но очень любящая мать, очевидно преданная интересам ребенка. Общество только выиграло бы, если бы у нас было больше таких матерей, как миссис Спенс, не правда ли, инспектор?
Пожалуй, вы правы, миссис Кроун. Мне нечего вам возразить. Так как же насчет Мэгги…
Известно ли ее матери о вашем приезде?
Если миссис Кроун хочет ей позвонить?…
Директриса внимательно окинула его взглядом, изучила его служебное удостоверение с таким вниманием, что осталось только попробовать его на зуб, словно золотую монету. Наконец она вернула документ и сказала, что пошлет за девочкой, если он будет так любезен подождать здесь. Они могут побеседовать в этом кабинете, поскольку сама она будет находиться до конца перемены в столовой, присматривать за порядком. Но она просит инспектора оставить Мэгги время, чтобы девочка поела, и, если она не придет в столовую в четверть первого, миссис Кроун пришлет за ней. Договорились?
Меньше чем через пять минут дверь открылась, и Линли поднялся навстречу Мэгги Спенс. Закрыв дверь за собой с особой тщательностью, она остановилась почти у порога, сцепила за спиной руки и опустила голову.
По сравнению с нынешней молодежью его собственное введение в половую активность — с энтузиазмом обставленное матерью одного из его друзей во время Великого поста в последний год учебы в Итоне — произошло сравнительно поздно. Ему исполнилось восемнадцать. И все же, несмотря на кардинальную перемену нравов, ему трудно было поверить, что эта девочка участвовала в каких-либо сексуальных экспериментах.
Она выглядела совсем ребенком. Отчасти из-за своего роста — чуть больше пяти футов. Отчасти из-за понурого вида. Она стояла чуточку косолапо, носками внутрь, в голубых чулках, немного сморщенных на щиколотках, и переминалась с ноги на ногу. Вид у нее был испуганный. Школьные правила, разумеется, запрещали пользоваться косметикой, но сделать что-то с волосами она, разумеется, могла. Густые, такие же, как у матери, — единственное, что придавало ей сходство с Джульет Спенс, — они ниспадали до талии и были схвачены широкой янтарной заколкой в форме банта. Ни челки, ни замысловатой французской косы. Никаких попыток изобразить из себя актрису или звезду рок-н-ролла.